бесшабашностью, на какую оказался способен. Сколько времени такой мерзавец, как ее отчим, останется в стороне, поскольку он в самом деле ее законный опекун? Сколько времени пройдет до тех пор, пока он не начнет писать письма, не станет приводить в действие угрозы, не обратится к местному судье? Месяц? Неделя?
— Мы сделаем так, что к этому времени ты сможешь уехать, — сказал он в надежде на то, что она не расслышит холодности в его тоне. И не потому, что он боялся этого ничтожного прыща, ее отчима, а потому, что, избавившись от одного мужчины, она должна будет избавиться и от другого, от них обоих.
— Вызвать для тебя карету?
Она смотрела на него во все глаза, будто и ее тревожили те же мысли.
— Сейчас?
Он заставил себя произнести:
— Она будет в твоем распоряжении, как только ты изъявишь желание уехать.
Она преодолела расстояние между ними одним прыжком и оказалась на расстоянии руки от него, а его сапоги теперь были по обе стороны от нее.
— Но ведь я еще не нашла убийцу.
— Едва ли ты поможешь, если окажешься во власти своего отчима. Я предпочитаю, чтобы ты была в безопасности где-нибудь еще, чем в опасности здесь.
Он потер ладонью лицо.
— Но если бы был выбор, сознаюсь, я бы не хотел, чтобы ты уезжала куда-то в темноте. Сумерки — опасное время, для того чтобы пускаться в путь. Можешь ты подождать до утра?
Она придвинулась к нему ближе, подол ее платья коснулся его икр, колен, бедер.
— Но я еще не поняла, кто… кто настоящий убийца.
— Ты уже говорила об этом.
— Если я не смогу помочь до отъезда, тебе грозит виселица?
Вероятно. Впрочем, его могут повесить, даже если она останется. Гэвин пожал плечами, будто эта мысль не имела над ним власти.
— Ты будешь по мне скучать при любом исходе?
У нее защемило сердце. Ее ладони легли на его щеки.
Она прижалась лбом к его лбу.
— Буду. Ты же знаешь, что буду.
Как и он по ней. Сознание того, что она чувствует то же самое, только ухудшало дело, усугубляло чувство ужаса, учащало ритм дыхания. Гэвин привлек ее к себе, ощутил сладкий аромат ее волос. Ее бедро обвилось вокруг его не пострадавшего бока. Грудь, обтянутая шелком, прижалась к его груди.
Она должна была покинуть его. Он должен был отпустить ее. Но еще не сейчас.
Она подняла лицо как раз в тот момент, когда он опустил голову. Их дыхание смешалось, губы слились, языки принялись ласкать друг друга. У ее языка был вкус страха, одиночества, желания. А возможно, все это было у него. Возможно, это был вкус их обоих. Она, женщина, боявшаяся прикосновений, боявшаяся любить, не могла расстаться со своим прошлым.
И Гэвин, человек, который… что? Разве он не был таким же? Он или не знал, или не хотел знать, как не хотел перестать целовать ее, не хотел отпустить ее, посадить в карету и отправить туда, где никогда не смог бы ее увидеть вновь. Но что еще ему оставалось? Что еще оставалось ей? Ее отчим должен был вернуться, и на его стороне был закон. Гэвин оторвался от губ мисс Пембертон.
— Скажи мне, — начал он, легонько касаясь губами нежной кожи ее лба. — Почему ты от него сбежала?
Она содрогнулась, но промолчала. Сначала он подумал, что она не ответит. Но вот она прижалась лбом к его плечу и испустила долгий медленный вздох.
— Сначала, — сказала она, — я расскажу тебе, почему не сбежала моя мать. Из-за меня. Женщина в ее положении, которое, к слову сказать, было ничтожным, не могла рассчитывать даже на место самой жалкой посудомойки.
При ее проклятии — повторяющихся видениях и их последствиях — она оказалась в ловушке.
Ему было тяжело слышать боль в ее голосе.
— Но ведь она вышла замуж за этого проходимца по собственной воле.
— Нет.
Ее голова упала ему на плечо, лбом она прижалась к его шее.
— Она так поступила из-за меня. Не будь она беременной, предпочла бы судьбу последней уличной нищенки судьбе жены Нейла Пембертона. Но она не могла себе этого позволить. Она была образованной, но не имела семьи, способной ее поддержать. Она была красива, но у нее не было денег. Она была леди и могла бы стать прекрасной гувернанткой или компаньонкой. Могла бы, если бы не я.
Он покачивал и баюкал ее в объятиях.
— Ты хочешь сказать, из-за видений?
— Если бы не я! Даже без видений что могла бы предпринять женщина в ее положении, как не выйти замуж? Она готовилась стать матерью. Ее ребенку был нужен отец. И она приняла предложение первого мужчины, посватавшегося к ней. И из-за того, что вышла замуж за такого негодяя, как Пембертон, всю оставшуюся жизнь жалела об этом.
Ему было больно слышать в ее голосе душившие ее непролитые слезы.
— Присутствие матери защищало меня от его низких желаний и посягательств, но не от кулаков. От них она и себя-то не могла защитить. — Голос мисс Пембертон дрогнул и сорвался: — Когда он столкнул ее с лестницы, хотел только причинить ей боль, а не убить. Но было слишком поздно что-либо изменить.
— Я не позволю ему тронуть тебя, — рявкнул Гэвин. Он надеялся на это.
Несколько раз торопливо поцеловав ее, Лайонкрофт осторожно поставил Эванджелину на ноги и сам встал рядом. Она бы предпочла весь вечер оставаться в его объятиях.
— Мы не можем дольше скрываться, — пояснил он мягко. — Они будут искать нас, расспрашивать всех, почему на крыльце следы крови.
— Гм, — пробормотала Эванджелина. — Понимаю, что это должно было привлечь их внимание. Как и вы, мистер Лайонкрофт, должны будете объяснить, почему ваша одежда порвана и испачкана.
— Мистер Лайонкрофт? — повторил он, поднимая бровь. — А что случилось с Гэвином?
— Мой отчим ткнул его ножом в бок, — ответила она, — за то, что он пытался защитить меня.
— И сделаю это снова. — Он сверкнул глазами: — Пусть ткнет в меня хоть тысячу ножей.
— Будем надеяться, что этого не случится.
При этой мысли Эванджелина не смогла сдержать дрожи. Эта мысль вовсе не была химерой, как мог счесть Лайонкрофт.
— И что нам делать теперь?
— Теперь? Не знаю. — Он смотрел на нее, склонив голову. — Скоро ужин. Я переоденусь и присоединюсь к тебе в столовой. Можешь до этого времени постараться избегать остальных?
— Я не хочу их избегать, — мрачно возразила Эванджелина. — Хочу решить, кто из них достаточно безжалостен и черств, чтобы отправить тебя на виселицу вместо себя.
Он кивнул и отошел в другой конец комнаты. Дотронулся до вазы, она качнулась, и открылся доступ в проход между стенами. Он бросил на нее трезвый взгляд через плечо:
— Если ты спасешь меня от петли, я стану твоим должником.
— Не «если», — возразила она, но он уже скрылся в тени прохода.
Панель бесшумно встала на место.
— Я обязательно спасу его, — объявила она пустой комнате, и слова ее прозвучали более уверенно, чем свидетельствовали тон и поза. — И сорву маску с настоящего преступника. Сегодня вечером. За ужином.
Потому что ценой ошибки была судьба Лайонкрофта.
Эванджелина повернулась на каблуках и направилась в спальню подготовиться к бою. Она вышла оттуда вымытой и в свежевыглаженной одежде и даже сумела кое-как причесаться, но не успела добраться до столовой, как ей пришлось выдержать первое сражение.
Эдмунд Радерфорд и мистер Тисдейл оказались рядом, когда она направилась в столовую. Как ей ни
