— Как там на войне дела идут, сэр? — спросил другой.
Крестьяне обычно задавали этот вопрос людям, которые казались им знающими. Шрирам насторожился:
— А что?
Крестьянин пояснил:
— А то, что если она скоро кончится, то и нашим бедам придет конец.
— Не знаю, — проговорил Шрирам задумчиво.
В темноте он не мог разобрать, что за человек с ним говорит. Может, полицейский осведомитель или даже полицейский.
— Так как же на войне дела, господин? — не отставал крестьянин.
— В газетах всякое пишут, — ответил Шрирам, — а больше я ничего не знаю.
— Но люди говорят, что в газетах одно вранье! У моего брата много знакомых, и он говорит, что англичан бьют на всех фронтах. Он говорит, немцы уже в Мадрасе. Если они придут, они освободят нашего Махатму из тюрьмы?
Шрирам решил перевести разговор и спросил:
— А ты видел Махатму Ганди?
— Да, сэр, он через нашу деревню проходил, — начал тот, но в эту минуту вдали показались фары автобуса. Крестьянин подхватил свой узелок с дороги.
— Если мы его не остановим, он сам ни за что не остановится, — крикнул он.
Когда автобус приблизился, он встал посреди дороги, отчаянно размахивая руками.
— Под колеса попадешь! — испугался Шрирам.
Водитель затормозил.
— Ты что вытворяешь? — закричал он в сердцах. — Ты что, смерти захотел? Если тебе так хочется умереть, почему ты в армию не пошел?
В автобусе захохотали.
Крестьянин начал:
— Мне надо попасть в…
— Убирайся с дороги! Чего ты там болтаешь? В этой колеснице даже муравью места не найдется.
— Да пусть лезет, — проговорил кондуктор, который не прочь был подработать. За таких пассажиров в конце дня можно было не отчитываться.
— Я на пол сяду, — просил крестьянин.
— Пять ан, — крикнул кондуктор.
— Три аны, — закричал крестьянин. — На той неделе ты меня за три отвез.
— Та неделя прошла, — отвечал кондуктор.
Шрирам, спокойно наблюдавший за происходящим, внезапно шагнул вперед.
— Вези его за три, если на той неделе вез.
— Хорошо, сэр, — согласился кондуктор, устрашенный решительным тоном Шрирама.
— А меня высадишь в… Сколько тебе?
— Три аны, сэр.
— Я стану на подножку, если внутри места нет.
Кондуктор засуетился.
— Вы можете войти, сэр. Я вам место обеспечу.
Пассажиры тянули шеи, выглядывая из автобуса, мотор шипел, как змея.
— Да нет, я на подножке проеду, — сказал Шрирам и ухватился за поручень. Автобус тронулся. «Он, может, думает, что я дорожный инспектор, только сегодня не дежурю», — размышлял Шрирам, сжимая в руке прохладный поручень. Ночной ветерок обдувал ему лицо. В автобусе кто-то храпел, кто-то разъяснял, как идет война на разных фронтах, кто-то говорил о Боге и Судьбе, плакал ребенок, зевала женщина, водитель и кондуктор шутили и подсмеивались друг над другом. «Небось радуются своим незаконным денежкам и договариваются, как их делить», — думал Шрирам. Автобус стонал и ухал под тяжестью пассажиров. «Как бы у него дно не выпало», — подумал Шрирам. Увы, он не был дорожным инспектором.
Все же он принял начальственный тон и спросил:
— Кондуктор, сколько вам людей разрешается везти в автобусе?
Кондуктор смиренно ответил:
— Правительство сняло все ограничения, сэр. Можем брать, сколько влезет. Ведь сейчас война, сэр. А иначе сколько бедняков так и останутся на дороге!
Пассажиры одобрительно зашумели.
— Теперь ведь то налеты, то еще что-нибудь, на дороге оставаться опасно, — сказал кто-то, осмелев.
Автобус полз мимо спящих деревень. Из-за военного времени фары были притушены, лишь тусклое пятно света падало на дорогу. Кто-то мурлыкал песенку; людские голоса были приятны Шрираму, который отвык от них за время своего одинокого существования. Голоса казались ему просто музыкой.
Автобус замедлил ход, и он спрыгнул у деревни, которая называлась Санграм. Было около одиннадцати часов, вся деревня спала. Он подождал, пока автобус не скрылся из виду, а затем ощупал себя, проверяя, все ли на месте. Во внутреннем кармане — кусачки для колючей проволоки, у пояса — пачка листовок. Когда он нагнулся, она вонзилась ему в живот. «Мне бы их разбросать поскорей, чтобы хоть от этой боли избавиться», — подумал он.
Пройдя по дороге налево, он зашагал по самому краю обочины — мимо прошел военный грузовик, потом второй, а ему хотелось остаться незамеченным. Впереди показалась группа сложенных из бамбука и глины хижин, обнесенная рядами колючей проволоки. К ним вела своя дорога. Главный вход был на другой стороне. За оградой находились военный склад и центр обучения новобранцев; круглый день здесь рычали моторы.
Он и не заметил, как начал резать колючую проволоку. Кусачки щелкнули на всю округу; он боялся, что сейчас по нему дадут пулеметную очередь. Заслышав шаги часового, он притаился. Мелькнула мысль: «Что ж, настал мой час. А ну как попаду в ад?» Ему припомнились все подробности адских мучений, которые живописала ему в детстве бабка, и он задрожал. «Глупо, если меня застрелит неизвестный часовой, — думалось ему. — Один неизвестный человек убивает другого неизвестного человека… Что за бессмыслица!» Под воздействием этой мысли он отложил кусачки. Вынул клей, уселся на землю и аккуратно приклеил листовки на столбы, на которых держалась проволока, так чтобы их было видно из казарм за оградой. Проволока оцарапала ему плечо. «Вот и кровь, но это самое большее, что я готов пролить по приказу Джагадиша». Он свернул листовки в один тугой жгут и швырнул их во двор казармы. При свете звезд, сияющих на небе, он увидел, как листовки разлетелись по земле. «Завтра утром ребята могут их поднять и прочесть, не торопясь», — решил он и отправился назад.
Джагадиш спросил:
— Почему у тебя такой грустный и задумчивый вид, юноша? Ты немало постарался для нашего дела. Только душой ты где-то далеко. Могу я узнать, в чем дело?
Шрираму нечего было ответить.
— Конечно, мне, как фотографу, надо бы тебе сказать: «Улыбнитесь, пожалуйста!» или «Гляди веселей!». Но я тебе скажу: «Милый юноша, наше дело надо делать с душой, иначе родине не поможешь. Сейчас у нас тяжелая пора, так говорят наши руководители, и мы должны что-то предпринять». Подозреваю, что ты слишком много кое о ком думаешь. Я не ошибся?
— Нет.
— Напрасное занятие! Заботливое правительство решило вас разлучить. Ты ведь даже не знаешь, где она.
— Это верно, — проговорил Шрирам с грустью.
— Но я-то знаю, — сказал Джагадиш. — У меня своя агентура. Она не в регулярной тюрьме — сейчас все тюрьмы переполнены. Ее поместили в наскоро оборудованное помещение. Знаешь Старую бойню? Она там — всех женщин там содержат.
