Шрирам ужаснулся.
«А как же я домой доберусь?»
«Окунись в водоем и беги домой, пока никто ничего не заметил. Впрочем, разве на тебе нет набедренной повязки? Для твоего возраста и ее хватит».
С этими словами цирюльник потянул за концы его дхоти. Шрирам отчаянно рванулся.
«О-о! — вскричал в изумлении цирюльник и скорчил рожу, чтобы выразить свои чувства. — Как?! Ты ходишь без…»
В красочных выражениях он описал, что носят под дхоти честные, уважающие себя граждане, и высказал свое мнение о привычках молодого поколения. Тема была столь щекотливой, что Шрирам покраснел и, вырвавшись из цепких рук цирюльника, ринулся прочь.
Теперь все это в один миг пронеслось у него в голове. Он поднял руку и потрогал свою макушку, а потом сказал Джагадишу:
— Я с этой растительностью расстаться не могу. Мне она нравится.
Ночью Шрирам не спал, а думал о том, как бы изменить свою внешность. Не переодеться ли в женское платье с чадрой, чтобы лица было вовсе не видно? Но Джагадиш поднял на смех все его предложения. Он словно задался целью обезобразить Шрирама на свой собственный вкус: обрить наголо на потеху всему свету. Может, он хочет, чтобы все над ним издевались, а Бхарати и вовсе от него отвернулась? Глянет разок — а потом и смотреть на него не захочет. Почему бы ему не отказаться от предложений Джагадиша? Может, и Старая бойня всего лишь чудовищный розыгрыш? А вдруг она окажется настоящей бойней? Впрочем, все его страхи ни к чему не вели. Что бы он ни думал и ни подозревал, от Джагадиша не избавиться, это уж факт, приходилось выполнять его приказания.
Джагадиш считал, что за три недели у Шрирама должны отрасти приличные усы. Он купил ему пузырек кокосового масла — втирать под носом, чтобы усы росли быстрее. «Сколько всего надо сделать, прежде чем я увижу Бхарати!» — сокрушался Шрирам. День за днем Джагадиш проверял, как растут усы. И каждый раз он неодобрительно тряс головой.
— Очень медленно, очень медленно, слишком медленно, — говорил он с таким выражением, будто Шрирам нес за это ответственность. Шрирам с сокрушением щелкал языком.
Меж тем они не теряли времени даром. С помощью Джагадиша и под его умелым руководством Шрирам совершил немало дел, которые, как он надеялся, помогут его стране в борьбе за независимость. Поджег архивы в нескольких деревенских судах; пустил под откос пару составов и сорвал занятия в дюжине школ; швырнул самодельную бомбу, разнесшую в щепы парадную дверь сельскохозяйственного центра, начертал огромное «П» на стене («П» означало «Победу») и подновил надписи «Уйдите из Индии!». Он так преуспел в этой деятельности, что понемногу забыл о страхе. О полиции он и не думал: она казалась ему чем-то далеким и отвлеченным, не имеющим к нему никакого отношения. Он знал, что всегда сумеет ускользнуть. Его искали повсюду — только не там, где его можно было найти. Джагадиш неустанно повторял:
— Британцы уйдут из Индии с поклоном, если мы сломаем хребет их администрации.
О чем бы он ни говорил, слово «хребет» неизменно присутствовало в его речах. Как-то однажды он спросил:
— А знаешь, где у Британии хребет?
— На спине, должно быть, — произнес Шрирам игриво.
— А где эта спина, знаешь?
— Сзади, должно быть, — ответил Шрирам, не оставляя шутливого тона. Теперь он наслаждался этими стычками, которые скрашивали его унылую, монотонную жизнь отшельника.
Джагадиш простил ему эти шуточки.
— Это мысль о Старой бойне делает тебя таким остроумным? — заметил Джагадиш и терпеливо пояснил. — Мы должны сломать хребет Британии, а это суды, школы, конторы, железные дороги, откуда она черпает жизненные силы.
Шрираму трудно было следить за его хитроумными доводами.
— Почему мы не нападем на нее прямо, не ударим ей прямо в лицо? — жалобно спросил он.
— Да потому, что она от нас далеко, и нам до нее не добраться.
Теперь Джагадиш не отпускал от себя Шрирама ни на шаг: он сделал его своим доверенным лицом и послушным орудием. Шрирама стала уже возбуждать необычность его положения, а пуще всего игра в прятки, которою он затеял с полицией. Она давала ему ощущение собственной силы. Он чувствовал себя чуть ли не эпическим героем, от действий которого зависит будущая история. Впрочем, порой, когда он сидел с Джагадишем в канаве, глядя на охваченный пламенем вокзал или здание британской администрации, его одолевали мрачные предчувствия. Однажды он не выдержал и шепотом спросил:
— Ты думаешь, этот пожар повлияет на Британию?
Джагадиш, не колеблясь, ответил:
— Черчиллю об этом тут же доложат. Он будет скрежетать зубами. Это заставит его задуматься. Так оно и должно продолжаться по всей стране, час за часом, день за днем, пока Британия нам не скажет: «Завтра мы убираемся восвояси, делайте со своей страной, что хотите».
Тогда Шрирам спросил:
— Интересно, что обо всем этом скажет Махатмаджи?
— Не знаю, — ответил Джагадиш. — Это не по его части. Но когда все должным образом закончится, он, конечно, скажет: «Молодец, сынок!» Я в этом уверен.
Но Шрирам затряс головой:
— А я не уверен! Бхарати одна точно знает, что подумает и скажет Махатмаджи.
И мысли его обратились к Старой бойне.
Тут Джагадиш слегка отступил:
— Мы никого намеренно не убивали. Я всегда слежу, чтобы ничьей жизни не угрожала опасность, но, если, несмотря на все наши предосторожности, какие-то люди попадают в заваруху и гибнут, это не наша вина.
— А многие еще попадают под пули полицейских, когда собираются по нашему призыву, а полицейские начинают их разгонять, — сказал Шрирам.
— Это уж нас не касается, — заявил Джагадиш. — На войне всегда кого-нибудь убивают. Но знаешь, важно не размышлять, а делать свое дело. Махатмаджи сам меня этому учил, когда я был с ним в Вардхе. Послушай, не ломай ты себе голову над этими вопросами. Он нас просил делать для нашего движения то, что умеем, каждый в меру своих способностей.
В один прекрасный день Джагадиш вгляделся в физиономию Шрирама и заявил:
— Прекрасные усы! Лучших я в жизни не видывал!
С помощью бритвы и ножниц он помог Шрираму закрутить концы усов вниз, а потом достал откуда-то старые очки в серебряной оправе и водрузил их Шрираму на нос. Он выдал ему также великоватый сюртук с застежкой под самое горло и белый тюрбан. Велел ему пропустить
— Я похож на оптового торговца рисом.
Джагадиш одобрительно кивнул и с нескрываемым удовольствием произнес:
— Верно, верно… Если б я только мог поставить тебе на лоб темный знак касты, впечатление было бы полным.
Когда около семи солнце ушло за горизонт, Шрирам отправился в путь. Он чувствовал себя совсем другим человеком: он бы не удивился, если б Бхарати его не узнала. «Она и не разберет, что это за торговец рисом к ней пожаловал», — подумал он с усмешкой. От очков у него разболелась переносица, очки то и дело сползали на кончик носа, перед глазами все плыло. «Это мне за то, что не послушался Бхарати и не сдался в руки полиции!» — размышлял он. Дойдя до маленькой станции, он влез в поезд, идущий в Мальгуди. В купе дремали пассажиры. Он не стал их будить. «Уважающий себя торговец рисом не пожелает разговаривать с этой публикой», — подумал он и, усевшись, равнодушно уставился на пассажиров.
