бормотала, называя себя Нефератоной, этим давно забытым и запрещенным именем, которым ее называли в девичестве.
Никто не мог ей помочь. Пришлось позвать доктора, и возможно, именно он будет самым мудрым из всех жрецов храма, которые жили в нашем доме. Как только он взглянул на мою хозяйку, сразу же определил, что в нее вселился дьявол и, прежде чем он примется за лечение, необходимо изгнать дьявола. Однако, как он ни взывал к самым великим богам, умоляя их прогнать злого духа, последний настолько прочно вселился в мою хозяйку, что боги не могли напугать его. Один мудрец лепил из глины куклу, которая должна была служить новым домом для дьявола, и, замешивая глину для нее, произносил заклинания. Эту куклу он положил под подушку моей хозяйки. Он даже приготовил лекарство, но не осмелился давать его в течение трех дней, после того как демон оставил ее. К тому времени она так ослабла, что не могла глотать, и стало ясно, что она умрет.
Она вела себя очень беспокойно, будто хотела сделать что-то. Пенамон взял ее за руку, но она отвернулась. Когда я увлажняла ее губы водой, она внимательно посмотрела на меня и сказала:
– Нефератона. Атон.
– Что она сказала? – спросил Пенамон, склоняясь над ней.
– Что-то пробормотала, – ответила я, не смея произнести имя бога проклятого фараона.
Моя хозяйка вдруг тяжело вздохнула и умерла. Пенамон встал. Он не спал много ночей и выглядел постаревшим.
– Я пошлю за жрицами, – сказал он, – и все будет сделано как надо. А ты приведи женщин в трауре, как того требует обычай.
Некоторые уже подняли вопль и рвали на себе одежду, посыпая головы пылью бирюзового цвета, которой был посыпан пол комнаты моей хозяйки. Я тоже кричала, и мы бросились на улицу, созывая соседей и прохожих оплакивать умершую. Мы ходили по самым богатым кварталам города и выли, оплакивая ее. Наши волосы были растрепаны и посыпаны бирюзовой пылью и песком с дороги. Это была наша обязанность. И все же я подумала: «Смерть, по крайней мере, новая сенсация для той, которая устала от жизни».
Траур длился семьдесят дней, и все это время ее тело находилось у бальзамировщиков, поскольку для такой знатной особы, как Неферамона, необходимо было соблюсти все существующие обряды. В течение всего времени Пенамон не мылся и не брил бороду и ни одна из женщин, которые жили в доме, не смела красить глаза и причесывать волосы. Неферамону тем временем забальзамировали самыми лучшими маслами и смолами и завернули в льняные пелены под звуки заклинаний, которые произносились шепотом так, что только мертвый мог слышать их. Синие и зеленые кольца были надеты на ее пальцы, амулеты положены на тело, а на шею – выгравированный зеленый жук-скарабей, на котором была начертана молитва. Она лежала в двух саркофагах – один помещался внутри другого, а на крышке каждого была маска ее лица – с большими темными, широко открытыми глазами и непривычной улыбкой.
Такой ее принесли в дом для совершения обряда погребения, и этот обряд был настолько торжественный, как будто саму дочь фараона провожали в последний путь. Впереди шел теленок, его должны были принести в жертву. За ним несли все необходимое для пира: пироги, цветы, вина. Затем несли ее кровать из слоновой кости и золота, на которой была вырезана фигурка маленького пузатенького бога сна; сундуки с прекрасным полотном, кресла, скамейки, ее туалетный столик, в ящичках которого была краска для глаз и сосудики с духами, большие круглые серьги, диадемы из цветов из драгоценных металлов и оплечья, сверкающие яркой эмалью и золотом. Были даже маленькие зеленые, покрытые глазурью фигурки слуг, чтобы выполнять ее работу в стране мертвых. Музыканты, дворец и сады, нарисованные на каменных стенах гробницы, ожидали ее, чтобы ублажать ее дух. Все сокровища, которые она имела при жизни на земле, были отданы ее духу, чтобы восхищать его.
Все обряды в ее честь были исполнены. Нанятые плакальщицы в траурных одеждах повторили обычные для такого случая фразы. Сам верховный жрец со шкурой леопарда на поясе разбрызгивал духи. Волы тащили саркофаг к реке. Затем его погрузили на красиво украшенную пальмами и цветами лотоса погребальную ладью. Самые близкие друзья хозяйки на плечах внесли саркофаг в усыпальницу на холмах на западе.
У саркофага произнесли последние прощальные речи, принесли жертву и отпировали в честь умершей. Верховный жрец молитвой отпустил ее тело в чужой и сумрачный мир, где она теперь будет жить.
– Не разрывайте ваши сердца горем, – пел арфист, повернувшись к нам, – будьте счастливы, пока живете. Ваша собственная жизнь так коротка, а ваши слезы не приносят пользу тем, кто ушел.
Мы повернулись и пошли домой. Много вещей мы отдали ей, но Пенамон вспомнил, что есть еще много вещей, которые могли бы ей понадобиться в долгих сумерках ее вечности. Хотя на стенах были нарисованы пиры, он послал ей вино и мясо. У нее были сады, но он приносил ей цветы. На ее теле были амулеты и свитки, но он заказывал заклинания для нее. Каждый раз в новолуние жрецы приносили все это в усыпальницу, чтобы ее душа порадовалась и обрела покой. Наверняка никогда еще духу не дарили столько богатства и не желали такого покоя.
Долина мертвых не была пустынна. В разбросанных между холмами деревнях жили ремесленники, жрецы, ежемесячно приносившие жертвы, и стражники, защищавшие мертвых от воров. Один из таких служителей пришел к Пенамону три луны спустя. Тот принял его в зале для приемов после того, как ушла толпа просителей.
Посыльный был жрец, маленький высохший человек, бритая голова которого была темно-коричневого цвета от лучей солнца. Непрерывно кланяясь, он молил Пенамона, чтобы тот сам осмотрел печати на гробнице Неферамоны.
Лицо Пенамона помрачнело.
– Если могилу ограбили за последние несколько недель, то вы, мошенники, умрете, – сказал он. – И жрецы, и охрана.
Маленький человек, встав на ноги и подняв руки вверх в знак уважения, опять пал на колени, почти касаясь головой коленей Пенамона.
– Усыпальницу не ограбили, – поспешил заверить он дрожащим голосом. – Я клянусь, что ни одна из печатей не повреждена.
– Зачем тогда мне осматривать их?
Жрец колебался.
– Кто-то был замечен там, – признался он. – Видели только силуэт в белом на большом расстоянии, но всем известно, что усыпальница чрезвычайно богата.
– Соберите охрану и поймайте этого бродягу, – сказал Пенамон нетерпеливо. – Зачем беспокоить меня такими мелочами?
– Мы пробовали, – сказал маленький жрец, – но мы не можем снять охрану до тех пор, пока не узнаем, какую гробницу хотят ограбить. Нас нельзя подкупить, о Пенамон, но, если вдруг что-то случится, мы боимся, что обвинят нас.
Пенамон положил подбородок на руку и задумался.
– Если бы вы не были честны, они бы не прислали тебя ко мне, – заметил он. – Я пошлю вам еще людей для дополнительной охраны.
С этого момента каждую ночь посылали трех человек охранять усыпальницу Неферамоны, в то время как постоянные охранники ходили по долине, как и прежде. До наступления полнолуния ничего не случилось. А вскоре маленький жрец опять предстал перед Пенамоном в зале для приемов, подталкивая вперед себя гигантского нубийца, который бросился ниц, дрожа всем телом от страха. Пенамон подал знак слугам, которые держали опахала.
– Ну, что еще? – спросил он.
Казалось, жрец был сильно взволнован.
– Я… – Он облизал губы. – Я привел того охранника, кто лучше других говорит на нашем языке, чтобы ты сам мог услышать из его уст, что он видел.
Он резко ткнул нубийца ногой, и тот, подняв лицо от пола, воскликнул:
– Это была женщина, измученная и уже не молодая. Она стояла в лунном свете у гробницы, одетая в белые одежды, а на голове у нее была повязка с большим зеленым камнем!
На мгновение воцарилась тишина. Даже слуги, махавшие опахалами, замерли, пока Пенамон не отослал
