остальным, насаженным на пики на Лондонском мосту. Части тела будут разметаны на все четыре стороны. Через несколько лет никто о нем и не вспомнит. Никто не произнесет его имени, разве что шепотом, рассказывая назидательную историю. Его разнесут на части, как те безобидные шпоры.
Но хуже всего, он знал, что получает по заслугам. Заговор. Он не сразу решился на это. Мучился несколько недель. Но он был верен Ланкастеру, верен до смерти. И теперь смерть стучалась в его дверь.
Король встал, неуклюже шагнул с мягкой скамеечки и подошел к краю возвышения. Зазвучал его чистый юный голос. Говорил он, презрительно улыбаясь, улыбка Ричарда была непохожа на улыбку его отца, славного воина Эдуарда Вудстокского[16], или его деда, великого короля Эдуарда Виндзора.
— Мы не рады видеть тебя при дворе, Криспин Гест.
Криспин прищурился, моргнул. Свечи, много свечей; за пять предыдущих месяцев он не видел столько света, сколько сейчас разом. Пот стекал с его поседевшей бороды. В большом зале было тепло. В его камере — холодно. Вонь, которую он ощущал, исходила от него.
— По правде говоря, нам было бы приятно увидеть, как тебя казнят вместе с другими изменниками королевства. Но, — Ричард поправил пояс, оттопырил его большими пальцами, — мой дядя, милорд Гонт, умолял сохранить тебе жизнь.
При этих словах стиснутые зубы Криспина разжались, он посмотрел туда, где позади короля справа, почти в тени, стоял Джон Гонт, герцог Ланкастер. С первого взгляда казалось, что он пристально смотрит на Криспина, но вскоре Криспин понял, что Ланкастер смотрит мимо него, поверх его плеча. Он даже отказывался смотреть Криспину в глаза! Это было гораздо хуже насмешек этого ребенка, этого юнца, отбиравшего у него меч. Ланкастер! Криспину страстно захотелось броситься к Гонту, рухнуть перед ним на колени. Разочарование Ланкастера было столь явным. Оно задело Криспина за живое.
Разумеется, Ланкастер принимал участие в заговоре — Криспин по крайней мере так считал. Заговорщики говорили, что Гонт, четвертый сын старого короля, стоял за планом низложения принца Ричарда и собирался сам сесть на трон. Наследником был брат Гонта, Эдуард Вудсток, но он заболел и умер. И тогда, по прямой линии, наследником стал сын Эдуарда Ричард. Однако Ричард был мал. Слишком мал. Ланкастер был лучшим политиком, более опытным, более могущественным, более умным.
А Криспин, который с восьми лет воспитывался в доме Ланкастера, любил этого человека как отца.
Криспин присоединился к заговорщикам, совершенно не думая, знает ли Ланкастер о заговоре, а потом думать уже было слишком поздно.
Он пришел в себя, когда с него сняли кандалы — с рук и ног. Затем рыцарь бросил к ногам Криспина его пояс с кинжалом. Криспин непонимающе посмотрел на них.
Ричард снова заговорил. Его юный голос срывался от усилия заполнить огромное пространство зала.
— Только благодаря нашему бесконечному милосердию ты остаешься в живых, Криспин Гест, только благодаря этому. Мы хотели сгноить тебя в тюрьме. А если не в тюрьме, то изгнать тебя из королевства.
Он глянул на своего дядю Ланкастера. Снова повернувшись к Криспину, он презрительно оттопырил губы. Эта улыбка точь-в-точь походила на гримасу шакала или стервятника, сидящего, приоткрыв клюв, в ожидании жертвы.
— Но если уж тебе суждено жить, тогда лучшее наказание — определить границы. Мы решили, что ты останешься в Англии. Даже в Лондоне, если захочешь.
Он насмешливо фыркнул. Король повернулся к своим придворным, приглашая разделить с ним веселье, но их бледные лица не соответствовали его хорошему настроению. Улыбка Ричарда сменилась усмешкой.
— Но не в тюрьме.
Кивком он приказал рыцарю продолжать и, откинув в сторону горностаевую мантию, вернулся к трону. Юный король забрался на него и уселся, барабаня пальцами в перстнях по подлокотникам и глядя перед собой со скучающим видом.
Рыцарь снова оказался перед Криспином.
— Криспин Гест, — провозгласил он. — Встань.
Криспин собрал всю волю и приказал своим мышцам подчиниться. Он поднялся, сгорбившись, последними расправив плечи, и встал, пошатываясь и разглядывая короля, толпу и рыцаря, который опять заговорил.
— По приказу его милостивейшего величества короля Ричарда, — объявил рыцарь, — ты больше не рыцарь. Мало того, у тебя нет звания, ты не имеешь ни земель, ни состояния. Ты ничто.
Он шагнул вперед и обеими руками толкнул Криспина. Тот, спотыкаясь, попятился. Рыцарь продолжал наступать.
— Ни один человек не смеет тебе помогать. Никто из родни не смеет тебя поддерживать под страхом монаршего гнева. — Он еще раз толкнул Криспина. — По милости короля, — сказал, опуская руки, рыцарь, — ты можешь идти с миром.
Криспин поднял голову. Один за другим, по кругу, как волна, присутствующие повернулись к нему спиной. Он видел вокруг себя одни спины со сгорбленными, напряженными плечами. Криспин услышал шелест юбок и шарканье обуви по полу. Затем — тишина.
— Что? — услышал он свой голос.
— Ты свободен и можешь идти, — сказал рыцарь, упираясь в бок кулаком. — Ступай.
И тут до него дошло. Слова, все слова сложились в одно целое. «Ты больше не рыцарь. Нет звания, нет земель. Никто из родни не смеет тебя поддерживать». Сердце у него упало. Он увидел повернувшихся к нему спиной друзей, товарищей. Он превратился в ничто. Его честолюбивые замыслы, годы под покровительством Ланкастера — все рассыпалось в прах, как старые кости.
С таким же успехом он мог и умереть.
Криспин посмотрел на лежавший у его ног пояс, к которому когда-то крепились ножны его меча, сорванные теперь, а сейчас на нем висел лишь жалкий кинжал. Он наклонился и взял пояс, таща ножны с кинжалом по полу. Он все никак не мог собраться с силами и поднять их выше бедра. Лишен — всего и всех. Как же он сможет жить? Он понял, что в этом-то все и дело.
— Но… сир?.. — прошептал он.
— Ты смеешь обращаться ко мне, Гест!
Ричард так далеко наклонился вперед, что чуть не свалился с трона. Его гладкое лицо исказилось гримасой, губы раздвинулись, обнажая неровные зубы, глаза вспыхнули диким огнем. Слова слетали с губ, разя словно огненные стрелы.
— Ты можешь оставаться в Лондоне, но не появляйся при дворе. Не дерзай обращаться ни к кому при дворе. Это ясно? Ты остров, Гест. Ты останешься один в море под названием Лондон. И если ты выживешь, можешь считать себя счастливчиком. Таким образом, я дарую тебе жизнь, да и то из любезности к моему дяде. Но никогда ни о чем меня не проси!
Ричард откинулся на спинку трона и вытер с губ брызги слюны.
— Такова королевская милость, — произнес рыцарь. Он вытащил свой меч и поднял его. — Именем короля — ступай!
Майлз был в той толпе. Смотрел пустыми глазами на Криспина, а затем послушно повернулся к нему спиной вместе со всеми остальными, ни слова не сказав в его защиту.
Криспин тоже ничего не сказал, только он-то молчал под пытками. Честью обязанный молчать, он так и поступил. Не назвал никого, ничего не зная о судьбе остальных участников заговора. «Как овца веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих»[17].
Майлз стоял там, слившись с толпой, и ничем не заплатил за свое участие в заговоре.
Воспоминания потускнели, отдававшиеся эхом голоса смолкли. Перед глазами снова встала действительность — его жилье, состоящее из одной комнаты. Однако, даже вернувшись в настоящее, Криспин вздрогнул, когда услышал рядом с собой голос — тихий и застенчивый:
