сколько силы было в унизанных перстнями жёстких пальцах, горячим прикосновением обжёгших кожу.
— Не дёргайтесь. Сами виноваты.
— Отпустите, чёрт вас возьми! — с ненавистью прошипел Эдельман.
Штернберг невозмутимо осмотрел его правую руку:
— Ерунда, едва кость зацепило. Откровенно говоря, я намеревался раздробить вам запястье. Тем не менее, пускай это будет уроком. На кого работаете?
— Раз вы всё равно читаете мои мысли, то какого же чёрта вам ещё от меня надо? Прочтите! Попробуйте!..
Эдельман был обморочно бледен, на горбинке тонкого носа блестели бисерины пота, в затенённых глазах посверкивали истеричные искры.
— На кого — вы — работаете? — размеренно повторил Штернберг.
Эдельман склонил голову и сделал отчаянную попытку изгнать прочь из сознания все мысли до последней, но ничего не вышло: после того как он один раз сорвался, самообладание покинуло его.
— Всё-таки на Шелленберга, — задумчиво произнёс Штернберг. — Но Шелленберг не отдавал такого приказа — убить меня. Тогда почему вы решились на убийство?
Эдельман почти физически ощущал, как ледяная броня равнодушия, которой он столько времени успешно защищал свою суть от телепатов Гиммлера, дала трещину, и в эту всё ширящуюся щель сейчас проникают тонкие холодные щупальца — всё глубже и глубже. Внезапно на него напала необоримая дрожь. Он лихорадочно трясся и задыхался под пристальным взглядом оккультиста и уже совершенно не мог совладать с собой.
— Вы сами поставили перед собой цель убить меня, — сказал Штернберг.
Холодные щупальца скользнули в самую глубину; одно лишь ощущение присутствия чего-то чужеродного в собственном сознании, казалось, способно было свести с ума.
— Прекратите! — в панике задёргался Эдельман. — Перестаньте, хватит!..
— Почему вы хотели меня убить?
— Прекратите, ради бога, я всё скажу и так!.. — сипло взмолился Эдельман. Тут же холодные жгуты отпустили его сознание.
— Говорите, я слушаю.
— Рейх не должен… получить…
— Новое оружие, — закончил Штернберг.
Стоявший перед ним человек внезапно оказался настолько обессиленным, что все его намерения, страхи и надежды предстали во всей наготе, словно с них сдёрнули тяжёлое тёмное покрывало. И с тенью мимолётного изумления, зябкого узнавания Штернберг понял, что этому незадачливому убийце знакомы и тяжесть раздвоения, и сомнения в том, что он возомнил своим безусловным долгом. Однако, несмотря на всё это, он — как и Штернберг — был готов идти до конца.
— Моя миссия, по-вашему, должна быть пресечена любым способом. Поэтому вы решили при любом удобном случае пристрелить меня, невзирая на последствия. До чего благородно, герр Эдельман…
Офицер отшатнулся, глянул со злостью.
— Послушайте, вы. Я знаю, вы заработали целое состояние вашими преступными фокусами, но сейчас…
— Почему же преступными? — издевательски ухмыльнулся Штернберг. — Согласитесь, это довольно необычно — слышать из ваших, партайгеноссе, уст, такое, х-хе… конкретное определение.
— Потому что я кое-что знаю о целях вашей так называемой миссии. Немного, надо признать, но вполне достаточно… То, что мне счёл нужным сообщить Шелленберг. Он настроен очень скептически по отношению к вашей операции, тем не менее…
— Он поручил вам следить за моими действиями. И, разумеется, доложить о результатах.
— Да. Но дело не в этом. Я знаю, — Эдельман открыто и твёрдо посмотрел Штернбергу в глаза, — знаю, у вас есть некое устройство, которое вполне заслуживает названия «машина времени». И вы собираетесь запустить это устройство, чтобы рейх получил достаточно времени на доработку и производство оружия совершенно нового типа… оружия, которое произведёт невиданный переворот в методах ведения войны… Я имею в виду вовсе не те пороховые бочонки, которые валятся на Лондон, вы знаете…
— Знаю. И вы считаете…
— Рейх не должен получить это оружие. Никогда.
— Вот оно что. Впрочем, следовало ожидать. — Штернберг, задумчиво склонив голову, странно, медленно улыбнулся. Густая сеть взъерошенных волос скрыла его безобразные глаза. Чёлка казалась седой. Падавший сверху, из проёмов звездообразного купола, сумеречный свет словно выпивал все цвета, оставляя лишь чёрное и белое. Эдельман с содроганием заметил, что его собственные руки были белее мрамора.
— Не знаю, что вы за человек, — сказал он, — но я ожидал встретить здесь нечто вроде Мёльдерса. Мои опасения не сбылись — понятия не имею, что вы за человек, но вы не производите впечатления зашоренного наци. Так послушайте, что я вам скажу. Вернее, сначала ответьте на один вопрос. Ради чего вы взялись за всё это? Ради денег? Почестей? Карьеры? Или по убеждению?
— Последнее, — ответил Штернберг.
— Но почему?
— По меньшей мере странно слышать от офицера такой вопрос.
— Ради так называемой победы?
— Так называемой… — неопределённо-задумчиво повторил Штернберг.
Эдельман поднял с полу фуражку, отряхнул от пыли и через плечо оглянулся на оккультиста — тот смотрел на него уже без усмешки.
— О чём я сейчас думаю, рейхсмагиер? — спросил Эдельман.
— Вы думаете о том, что у нас с вами различные представления об офицерской чести.
— Совершенно верно. Хотелось бы знать, что вы в нынешней ситуации подразумеваете под словом «победа»?
— Скорый конец войны. Сильную Германию, за которой остаётся Европа. Я имею в виду Европу, объединённую — нет, даже необязательно под эгидой Германии — просто объединённую Европу. Содружество европейских народов, этакие, если угодно, Соединённые Штаты Европы, сверхдержаву, стоящую в одном ряду с США и Советами, но, в отличие от них, построенную на уникальности каждой нации… — При этих словах правый, зелёный, глаз Штернберга мечтательно сощурился, высматривая в темноте трансепта, очевидно, светлое будущее объединённой Европы, а левый, голубой, уставился на Эдельмана, просияв диковатым огоньком самой настоящей идеи фикс.
Эдельман отшатнулся.
— Да вы, оказывается, ещё более сумасшедший, чем я предполагал.
— Отнюдь. Если бы ваш шеф был более откровенен с вами, вы бы знали, что в омуте нашего достославного ордена наряду с одиозными прожектами водятся весьма дельные идеи. И идея Европейской Конфедерации — самая ценная из них. Ради неё мы обязаны выстоять.
— Послушайте, вы вообще отдаёте себе отчёт в том, что фюрер…
— Да к чёрту фюрера! Скоро те силы, которые не дают окончательно развалиться этой смердящей куче падали, наконец приберут его гнилую душонку, и тогда наша страна сможет начать новую жизнь. Но до того момента нам необходимо продержаться…
Эдельман воззрился на Штернберга как на помешанного.
— Что вы, в самом деле, несёте?
— Такая вероятность есть, так сказали руны. Мои руны никогда не лгут.
— Вы ненормальный. Единственное, что сейчас может принести мир Германии…
— Скорейшая капитуляция? — ядовито-насмешливо воскликнул Штернберг. — В таком случае заранее готовьте себе пеньковый галстук, сударь! И исправляйте ваши карты. Потому что на новых картах Германии не будет! Вам этого надо?!
— Союзники не пойдут на такую крайность…
— Вы сначала полюбуйтесь на то, что они сделали с нашими городами!
