Мы встретились в Раю… Часть вторая

Евгений КОЗЛОВСКИЙ Мы встретились в Раю… Часть вторая: ВЕЧЕР И ПОЛНОЧЬ. ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЕ ПОДПОЛЬЕ

Глава девятая. ЖИТИЕ ЛИКИ

88. Рождение и детство. 89. Театр, похожий на церковь. 90. Виолончелист. 91. Явление Режиссера. 92. Жанна д’Арк. 93. Живописец. 94. Феликс и Ия. 95. Эмиграция. 96. Последний акт трагедии. 97. Жизнь после смерти.

Глава десятая. СТРАХ ЗАГРЯЗНЕНИЯ

98. По вечерам над ресторанами. 99. На пути в Вену. 100. Сальный тип. 101. Рука крупным планом. 102. Мысли на унитазе. 103. А ты чистый? 104.. Чтобы не потерять самоуважение. 105. Любимый автор. 106. Патентованное средство от сифилиса. 107. Запинка в рукописи. 108. Сони или Бош? 109. Продукты и туалетная бумага, туалетная бумага и продукты. 110. Момент биографии, о котором лучше забыть. 111. Воспоминания о ненаписанном. 112. Проблемы жанра. 113. Призыв к покаянию.

Глава одиннадцатая. ЛИТО

114. Грузовой лифт. 115. Роман, автор, герой. 116. Пэдик. 117. Вербовка. 118. Критик и критикуемые. 119. Конец Коня. 120. Доходяга. 121. После Моцарта, перед Гайдном. 122. Путешествие с аквалангом. 123. Так нельзя! 124.. Кому есть довесочек? 125. Под Яшкиным портретом.

Глава двенадцатая. ЗЕРКАЛО В ПРОСТЕНКЕ

126. Ранние стихи. 127. Стихи к Виктории. 128. Стихи к Юлии. 129. Стихи к Нонне. 130. Стихи к Ирине. 131. Стихи к Лике. 132. В сумрачном лесу. 133. Пейзажи и настроения.

Глава тринадцатая. ГРЕЗА О ГАЙДНЕ

134. Продукция белого человека. 135. Неведомый шедевр. 136. Как ты живешь с такой философией?! 137. Лучший способ пить спирт. 138. Когда б вы знали, из какого сора… 139. Девочка в венце из колючей проволоки. 140. Стыдный сон. 141. Тоска по Хлое. 142. Снова в ресторане ВТО. 143. Сосед по номеру и ею подружка.

Глава четырнадцатая. НОСТАЛЬГИЯ

144. А что бы вы хотели поставить? 145. Роман с Ленинградом. 146. Леночка Синева. 147. Зайдем в парадную? 148. Дверь на чемоданах. 149. Сто девятый номер отеля «Флорида». 150. Печеные яблоки под Пастернака. 151. Полная ванна крови. 152. Сонет. 153. Выпить-то хоть принесли? 154. Маленький эпилог.

Глава пятнадцатая. СЕМЕЙНЫЕ ХРОНИКИ

155. И было их шестеро. 156. Воспоминания о ссылке. 157. Дом, где прошло детство. 158. Дядя Костя. 159. Поправить нельзя ничего. 160. Предательница, соузник, палач. 161. Пьеса в четырех действиях. 162. Материнская линия.

Глава шестнадцатая. ГРУППЕН-СЕКС

163. О дружеской цензуре. 164. Когда вышел роман. 165. Черная кошка парижской пластинки. 166. Постаревший Дориан Грей. 167. Авторский пропуск. 168. Я — мерзавец! 169. И все-таки посмотрите! 170. Авторский пропуск. 171. Про бобров. 172. Эакулевич питался женщинами. 173. Красный мотоцикл под летним дождем. 174. Авторский пропуск.

Глава девятая ЖИТИЕ ЛИКИ

Отцы пустынники и жены непорочны…

А. Пушкин

88.

Житие Лики было тридцать три года и окончилось успением в щели между беленым железобетонным забором и стеной трансформаторной будки. За успением не последовало ни воскресения, ни вознесения на небо, ни причтения к сонму святых и великомучеников, но будничная жизнь с дочерью, мужем и любовником, обремененная заботами об обеде и чистоте постельного белья, препирательствами с сантехником ЖЭКа, ежедневным стоянием в магазинных очередях и многим другим, о чем писать скучно, ибо слишком знакомо всем. А начало жития случилось за несколько дней до вступления страны, где Бог судил Лике родиться, во вторую мировую войну.

Еще в середине мая Ликин отец, которого она впервые увидела четырнадцать лет спустя, отправил свою семнадцатилетнюю беременную жену в Ярославль, к тетке, и, надо думать, не столько из предчувствия грядущей на Москву тьмы, сколько из нежелания отягощать себя излишними хлопотами. Жребий, вытащенный отцом месяц спустя из жестяного короба почтового ящика, не был отмечен ни черным крестом, ни разноцветными нашивками за ранения, ни муаровыми колодками орденов и медалей, а содержал название забытого Богом казахского городка, куда эвакуировали завод. Первое письмо, которому предшествовала лишь посланная почти с недельным опозданием и изобличавшая вкус отца телеграмма: ПОЗДРАВЛЯЮ ЗПТ НАЗОВИ ЛЕОКАДИЕЙ ТЧК СТЕПАН ТЧК, пришло уже оттуда и определило первоначальное направление вихрю рабства, что зовут женской любовью. Вихрь этот, закрутив, на четырнадцать лет оторвал мать от дочери, понес через Москву, на восток, бил головою о войсковые кордоны, мотал по бесконечным казахским пространствам, с размаху, со всею жестокостью, сталкивал с семипалатинскими женою и детьми законного и единственного и давал силы быть к ним безжалостною, снова забрасывал на Маросейку, но в конце концов бережно опустил на обетованную землю, которою неожиданно оказалась Германия, поверженная к тому времени во прах. Обосновавшись сравнительно прочно в покоренной с его лишь косвенным участием стране, Ликин отец словно впервые увидел суженую и родил с нею двоих мальчиков, обозначив таким образом, с опозданием на добрый десяток лет, действительное начало своего супружества.

Все это, разумеется, осталось за скобками ярославской жизни, и неизвестно существующая ли Германия вошла в Ликины сознание и память лишь пятнистой немецкой шубкою (запах нафталина), в которую — вот она, пожелтевшая от времени фотография — навечно одета маленькая девочка с тонкими, нервными, удивительно приспособленными к страданию губами, да потом, позже, двумя незнакомыми упитанными карапузами, которых и братьями-то назвать не поворачивался язык, и заграничным пианино красного дерева с консолями бронзовых подсвечников, на котором с тех пор, как оно оказалось в России, никто и никогда не играл, со спящими на верхней крышке раскрашенными фарфоровыми зверями. Внутри же скобок находились каменный двухэтажный дом дореволюционной постройки (запах промороженных дров свежего белья и горячих пирогов с картошкою и луком); лопушиный дворик, обнесенный посеревшим от снегов и дождей деревянным забором, о доски которого пьяный сосед, инвалид-фронтовик, колотил, взяв за худые плечики — затылком — трехлетнего выблядка, ибо сроки появления сына на свет никак не укладывались в соседову арифметику; чернильные номера очередей за капустою на ладошках детей и старух; тюрьма (запах карболки), где то и дело сидел бабкин племянник-вор, бывший первый парень и гармонист, вернувшийся с войны без руки; городская баня (запах березовых веников), которую топил раскулаченный Ликин дед, да любимая кукла, похожая лицом, пока оно не облупилось окончательно, на киноартистку Любовь Орлову.

Тридцать лет спустя, в случайном паломничестве к месту рождения и детства, Лика увидела ту же баньку, тот же дом, те же лопухи под тем же забором и, возможно, умилилась бы, если б не встреча с