Глазами любопытной кошки

СТРАННЫЙ ПУТЬ ДО УРУМЧИ

В двухэтажном «спальном автобусе» до Урумчи были кровати, хрустящие белые простыни, хромированные перила и телевизоры на обоих этажах.

– Какая-то больница на колесиках, – пожала плечами я.

Подобная чистота ожидала нас только внутри автобуса. Весь день лежать на кровати очень утомительно – и правда как в больнице. Я очень обрадовалась, когда мы остановились позавтракать на пыльной стоянке для грузовиков. Торговцы дынями подвешивали бараньи скелеты, чтобы позже разделать их на косточки; рядом другие люди рубили овощи для острого густого супа, который подавали с пельменями, – синтез китайской и уйгурской уличной кухни. При входе в автобус пассажиры должны были снять обувь и положить ее в целлофановый пакет.

Даже поход в уборную оказался целым приключением. Рано утром у меня заболел живот, мне срочно понадобился туалет. Наконец водитель остановился на въезде в маленький городок и сделал жест «на выход». Ничего похожего на туалет поблизости не было. Какая-то женщина отвела меня к глинобитной хижине, где за низким металлическим заборчиком оказалась куча грязи, а в ней – маленькое углубление, полное нечистот. Затем она сделала свои дела у всех на виду.

За день мы побывали в разных туалетах: и в глубоких ямах, вонь из которых была не столь невыносима, и просто на открытых пространствах, без всяких ям. Я-то думала, что поступила умно, надев сабо, пусть даже на высокой платформе. Я же не знала, что мне придется ковылять по обломкам камней, переступая через кучки разных размеров и клочки туалетной бумаги, белыми цветочками повисшие на облезлых сухих кустах. Мужчины шли в одну сторону, женщины – в другую. Любой проезжающий по шоссе мог нас увидеть, но люди привыкли не смотреть по сторонам.

Мы ехали уже двенадцать часов; люди спали, ели, снимали и надевали обувь, и в автобусе начало неприятно пахнуть. А пейзаж за окном был по большей части пыльным, унылым, голым и серым. Мы миновали сотни гигантских ветряных мельниц, производящих энергию.

В ЦЕНТРЕ СИНЬЦЗЯНА

Проведя двадцать шесть часов в горизонтальном положении, мы прибыли в Урумчи. Этот город прославился тем, что был «самым удаленным от водоема городом в мире». Большой современный город с преимущественно китайским населением, Урумчи также является единственным местом в Синьцзяне, где можно встретить представителей всех тринадцати национальностей, живущих в провинции. Это таджики, тюркские народы, исповедующие ислам, в том числе уйгуры, казахи (некоторые до сих пор ведут жизнь конных кочевников), киргизы, узбеки и исповедующие ислам дунгане (хуэй), которые говорят на мандаринском диалекте.

Один район Урумчи по-прежнему считается уйгурским. Хотя его отделяли от города всего несколько кварталов, контраст был поразительный. Стильные китаянки носили топики с открытыми плечами и юбки любой длины; стоило очутиться в уйгурском квартале, и внешний вид женщин менялся совершенно. Уйгурские женщины всегда одевались более консервативно, чем их сестры-китаянки. Мужчины носили традиционные квадратные шапочки; женщины покрывали голову и щеголяли в сапожках на платформе, усыпанных драгоценными камнями. В китайском квартале были шикарные бутики; уйгуры отоваривались на уличных лотках и в лабиринтах базаров.

Здесь уйгуры тоже служили приманкой для обеспеченных туристов из крупных городов Восточного Китая. Их толпами высаживали на «международном базаре», которому подошло бы название Уйгурленд. Новое здание было построено в духе сказок Аладдина, с минаретами и куполами. Вдоль открытой площадки выстроились туристические лавки. Раскормленный верблюд в атласных шелках и розах позировал перед камерами, а туристы забирались на него за плату.

Мы встали в очередь рядом с KFC и подземным супермаркетом «Карфур». Здесь продавался традиционный и очень вкусный уйгурский хлеб нан. Лучшего хлеба я нигде не пробовала, хоть этот и был изменен под китайские вкусы и продавался в подарочной коробочке. Туристов было несметное количество, они расталкивали друг друга локтями в очереди и хватали хлеб, швыряя купюры поверх моей головы, – я даже пикнуть не успевала. Один из пекарей, Абдусалам, рассказал, что работает по двенадцать часов в день и ежедневно выпекает от двух тысяч до двух тысяч пятисот лепешек. Другой парень раскатывал тесто за стеклянным окошечком с наклейкой санэпидемслужбы, а затем передавал лепешки Абдусаламу. Тот снова формовал лепешку, окунал ее в смесь молока и кунжута и укладывал на круглый камень, покрытый тряпочкой, при помощи которой лепешки «приклеивались» к покрытой солью стенке глубокой глиняной печи, а печь топили углем. Затем он поддевал каждую лепешку металлической палкой, смазывал расплавленным маслом и возвращал в духовку.

Каждый раз, когда из печки появлялся готовый хлеб, начиналась драка. Обычно я проигрывала. Женщина, что стояла за мной в очереди, схватила целых пять лепешек, а когда за ней ринулась следующая, Абдусалам нарочно положил хлеб чуть подальше. Я вооружилась целлофановым пакетом, и пекарь швырнул в него хлеб прежде, чем женщина успела дотянуться. Я протянула кассиру деньги и зашагала прочь, жуя лепешку.

– В Китае нужно уметь работать локтями, особенно в толпе туристов, – заметила Мелисса.

На противоположной стороне улицы оказалось много нищих: старухи, люди без ног, выставившие на всеобщее обозрение свои обрубки, и инвалиды на деревянных тележках, не способные пошевелиться. Их было видно с туристического рынка, однако возникало ощущение, что они далеко-далеко. Я рассердилась, недоумевая, что же это за «помощь бедным» в стране, по-прежнему утверждающей, что здесь построен коммунизм. Ребенок лет двенадцати, завернутый в больничные бинты, из-под которых проступала больная кожа в шрамах, совершенно потерял человеческий облик, лежа на деревянной тележке. Рядом стояла коробочка для денег. Тротуар кишел людьми, они толкали тележки с товаром и спешили кто куда, а этот очень больной ребенок беспомощно лежал посреди этой суеты – и все для того, чтобы кто-нибудь другой забрал собранную им милостыню в конце дня.

Смеркалось, и мы посмотрели на небо. На уровне третьего этажа на веревке, натянутой между двумя зданиями, канатоходцы показывали свой смертельно опасный спектакль. А внизу, на земле, накрыли роскошный банкет для китайских туристов. Единственной страховкой циркачей стали триста тарелок с лапшой.

По канату ступали мужчина и женщина в традиционных уйгурских нарядах, держа в руках для равновесия длинную палку. Это был невероятно сложный номер; сначала они прошли в одну сторону, затем в другую, после чего сели на шпагат, встали на голову и сделали вид, что падают, но приземлились на веревку, которая оказалась у них между ног. В финале номера женщина села на стул и стала позировать, затейливо изгибаясь, а мужчина проехал по канату на одноколесном велосипеде и станцевал, прыгая по нему.

Мы вытягивали шеи и пытались снимать происходящее на камеру, одновременно увиливая от опасностей Урумчи: туристических автобусов, ехавших прямо по тротуару, и жирных верблюдов с их скучающими погонщиками, которые развлекали народ и норовили отдавить нам ноги.

ПОВОДЫ ДЛЯ ПРАЗДНИКА

11 сентября 2006 года мы праздновали первую годовщину моего проекта «Сорок дней и тысяча и одна ночь». Это был замечательный день. Мелисса принесла очень вкусный нан от Абдусалама. Мы с ней съели по ложечке желе из розовых лепестков, приготовленного Мухаммедом, доктором традиционной медицины из Кашгара. В сочетании с хлебом оно оказалось восхитительным и к тому же полезным.

«В Китае все не слава богу» – эти слова стали нашей новой мантрой. Я так и не разобралась, как купить местную сим-карту, а из номера отеля можно было позвонить только в другой номер. Мелисса соскучилась по дому и мужу, и мы отправились искать телефон. На уличном рынке оказалось множество киосков и столиков с маленькими красными телефонами. Дозвонились с нескольких попыток. Потом звонок отметил, сколько минут мы проговорили.

Отличная новость! Мой чемодан приехал! Из центра Урумчи до аэропорта – сорок минут на машине; путь лежал через кварталы многоэтажек и промзону.

Охранник на входе в аэропорт потребовал предъявить билет. У меня был посадочный талон на рейс из Исламабада в Кашгар, но этого оказалось недостаточно; требовался именно билет. Хорошо, что остался чек после покупки авиабилета на рейс Абу-Даби-Исламабад, по форме он напоминал нужный документ, и,