языке жестов. К счастью, я успела запомнить хотя бы некоторые уйгурские слова. В Хотане говорили на уйгурском. После Хотана я планировала поехать в Ташкурган, где живут преимущественно таджики. Их язык похож на персидский, а это совсем другая языковая группа. Вот что меня удручало. Стоило чуть-чуть подучить местный язык, как наставала пора уезжать и привыкать к совсем другому набору звуков.
Последний вечер перед отъездом Мелиссы мы с ней и Камелией провели в ресторане «Гранд Базар». Здесь показывали самое знаменитое танцевальное шоу в Синьцзяне. В ресторане все оказалось огромным. Вообще «огромный» – синоним Китая. В скудно населенной обширной провинции Синьцзян было явно многовато гигантских небоскребов и толп туристов. Ресторан, вмещавший триста человек, каждый вечер был забит до отказа. Роскошные декорации сменялись на протяжении всего выступления: то горы, то виноградники. Десятки танцоров в расшитых замысловатыми узорами костюмах из шелка и блесток спускались по высоким резным винтовым лестницам. Хотя спектакль и был основан на народной сказке, а его участницы щеголяли в относительно закрытых костюмах, это выглядело как настоящее шоу лас- вегасского масштаба. Одна из них снова станцевала под песню, выбранную мной для диска «Звезды танца живота»; она двигалась, обмотавшись живой змеей. Мне очень понравились первый номер, таджикский, который исполняли в красно-черных мусульманских платьях, и танец мужчин с шапками – все участники в высоких меховых шапках синхронно потряхивали головами.
ТРУДНОСТИ ПЕРЕВОДА
Во время почти всего моего путешествия «Сорок дней и тысяча и одна ночь» я приезжала в каждую страну одна и ориентировалась самостоятельно. С попутчиком все воспринималось иначе. Мне не приходилось бороться в одиночку, самостоятельно обдумывать произошедшее, нередко чувствуя растерянность и отчуждение. С переводчиком мне не только не приходилось полагаться на язык жестов, но и всегда было с кем пообщаться. Язык жестов является настолько примитивным способом общения, что, если вы хотите донести до человека какую-то информацию, нужно говорить честно. Обеим сторонам очень сложно скрыть правду, и нельзя ссылаться: «А вот она сказала…» – неважно, правда это или нет. Средством общения становятся действия.
Поскольку мы путешествовали вдвоем, у нас появилась возможность обмениваться впечатлениями. Теперь были две головы вместо одной, чтобы соображать, как лучше добраться до места назначения. Женщина, путешествующая одна, вызывает у окружающих желание ей помочь, а также любопытство, но когда мы оказались вдвоем, к нам не так-то часто стали подходить – видимо, решали, что помощь не нужна.
Мне было интересно, что изменится после отъезда Мелиссы. Она отправилась в аэропорт, а я поймала такси до автостанции – как потом оказалось, не до той автостанции. Женщина в форме провела меня к автобусу через две стоянки. Я купила у нее билет и села в автобус. Это был «спальный» автобус с яркими матрасами на кроватях. Приятная музыка играла здесь громко, как на дискотеке. Вдруг что-то громыхнуло. Не успели мы выехать на шоссе, как попали в аварию. Когда наш водитель перестраивался, мимо пронесся громадный грузовик и снес нам большое зеркало заднего вида. Водители начали ругаться, перекрыв движение на обеих полосах, пока не пришли рабочие и не огородили грузовик и автобус веревкой с флажками, чтобы другие машины смогли нас объехать. А водители тем временем перестали ругаться и даже подружились в ожидании полицейских.
Мы снова отправились в путь, и на другом автовокзале вошло очень много народу, поэтому сопровождающий приказал мне пересесть на другую койку в глубине автобуса. Мне показалось это глупым, а потом я заметила пятна на простыне, словно у кого-то начались месячные или случился еще какой-нибудь катаклизм на кровати. Выяснилось, что на многих кроватях простыни были грязные. Мне не хотелось перемещаться, но наконец я согласилась и прошла почти в самый конец автобуса, пока не нашла чистые простыни.
Одна из женщин жестом предупредила, чтобы я не ходила туда. Потом я поняла почему. В Синьцзяне множество всяких сильных запахов, и чем дальше продвигаешься по закрытому автобусу, тем выше их концентрация. От ароматов бараньего жира, сушеного изюма и заплесневелых носков у меня закружилась голова. Подумав, я заметила пустую койку чуть впереди и заняла ее. Я также обратила внимание, что мужчины обычно лежали сзади, а женщины – ближе ко входу. Сопровождающий пересаживал пассажиров с места на место, приказывая им занять другие кровати, это происходило с громкими воплями. Какие-то мужчины улеглись впереди, и он хотел их пересадить назад, но тогда пришлось бы переместиться и женщине. Пассажиры не желали слушаться сопровождающего, и он в бешенстве выкрикивал приказы, которые никто не выполнял. Это была любопытная сцена, и я в кои-то веки обрадовалась, что не знаю уйгурский.
К рассвету я засомневалась, в тот ли автобус села. По дороге в Хотан мы должны были проезжать живописные дюны пустыни Такла-Макан, но вокруг простиралась лишь безлюдная равнина. Через двадцать пять часов мы прибыли в какой-то город.
– Хотан? – спросила я водителя.
Он сделал жест, как я поняла, приказывая мне оставаться в автобусе. Другие люди, которых я спрашивала, указывали в противоположную сторону от направления, куда двигался автобус, но тоже говорили, что выходить не надо.
Мы приехали на конечную остановку. Когда я забирала сумку, водитель сказал: «Не Хотан!» И сделал жест, сложив ладони и приставив их к щеке, – это означало «сон». Наверное, он имел в виду, что мне нужно переночевать в этом городе, а завтра сесть на другой автобус. Я была спокойна и не паниковала – меня охватила волна решимости. Я проделала такой путь, чтобы завтра утром пойти на воскресный рынок, и упускать эту возможность не собиралась. Вокруг собралась толпа зевак. Если бы я потеряла самообладание, это вызвало бы их осуждение, и они не стали бы мне помогать. Слова на билете писали на уйгурском и китайском, я не могла его прочесть. Но, судя по всему, там было указано «Хотан», потому что встревоженный водитель погнал меня к металлическому автобусу, похожему на школьный. Он оплатил мой проезд и купил билеты еще троим пассажирам с нашего автобуса, потом отдал мне часть денег. Я села рядом с парнем, с которым хоть чуть-чуть можно было пообщаться, хоть он и знал по-английски не больше слов, чем я по-уйгурски.
Нас высадили в каком-то городе, и мой попутчик сказал:
На заднее сиденье влезли еще трое ребят, и мы отправились. По дороге проезжали крестьян, которые шагали пешком, ехали на телегах или трехколесных мотоциклах, нагруженных товаром. Не было ни туристических автобусов, ни домов, обшитых «туалетной» плиткой, ни многоэтажек. В уйгурских музыкальных клипах часто показывают автомобиль, который едет по аллее, усаженной тополями; в свете заходящего солнца деревья отбрасывают тени. Мне казалось, будто я попала в один из таких клипов. Золотистые лучи падали на стволы деревьев, которые росли так густо и высоко, что склонялись над нами. Мы словно ехали в тоннеле.
Через несколько часов наступила кромешная тьма. Нам навстречу выезжали грузовики со слепящими фарами. А тележки, запряженные ослами и кренившиеся на сторону от тяжелого груза, никак не освещались. Я надеялась, что мы не врежемся в них или велосипед без огней. Мимо проехала бедная лошадка, которая тянула сразу две телеги, под завязку нагруженные огромными мешками.
Я думала, все эти крестьяне едут на знаменитый воскресный рынок, и предположила, что Хотан уже совсем рядом. Но нет. Мы были в пути еще несколько часов! Потом такси вдруг остановилось в полной темноте – даже на небе не оказалось ни звездочки. Мои соседи открыли двери. Я огляделась и внезапно поняла, в каком уязвимом положении я нахожусь. Вокруг не было ни тележек, ни грузовиков и вообще никаких признаков жизни. Я открыла свою дверь, но водитель что-то пробормотал и приказал оставаться в машине. Я сидела как на иголках, представляя, что они задумали. Тем временем все мои спутники
