- И еще: один-единственный пастор в моей жизни спрашивал у меня совета. Из, наверное, двух сотен пасторов, с которыми я сталкивался. Единственный, кажется, в церкви пастор-болгарин. Представляешь: советовался…
- Вот его и сослали, - серьезно сказала Галя. - В глухомань. В дальний гарнизон.
- Нет, все-таки сначала - сослали, а уж потом перед отъездом - он совета пришел спрашивать…
- Да, - согласилась Галя. - Он мне тоже понравился. Хотя несколько прямолинейно некоторые вещи понимает. Это ему дорого обойдется.
- А я ведь жил в гагаузской деревне, - задумчиво сказал П. - Три недели. В Виноградовке. В той, которую проезжали. В доме раскулаченного. Много земли до 1940 года у них было, работники. У него в доме одно время молитвенное собрание было. Все честь по чести - принимали. Кормили - я тогда после травмы сюда на виноград приехал. Все, вроде бы, как надо, но… Но… не схожусь! Может, он на жизнь обиженный? Ведь - раскулаченный.
- А ты знаешь, - сказала Галя, - а ведь мой прадед тоже раскулаченный.
- Разве? - удивился П. - Не знал.
- Да. Только ни у него, ни у родни никогда никаких батраков не было. В нашей деревне вообще кулаков не было. Все работали сами. Просто семья его была большая, работящая - вот дом и был самым большим и самым в деревне красивым. А большевики пришли - все отняли, дом тоже.
- Прадеда, понятно, не расстреляли. А ссылали?
- Нет. Никого не сослали, они так в деревне жить и остались. А в доме нашем сначала сельсовет был, а потом клуб сделали. До сих пор дом стоит. Я, когда в школе училась, на лето в деревню приезжала, так в кино, представляешь, в собственный дом ходила. Знаешь, как это было интересно! У нас в деревне поход в кино - целый ритуал: гладиться мы начинали с утра… И, знаешь, ведь с запасными туфлями ходили: туда - в новых, выбираешь куда ногу поставить, а обратно - темно, грязь, да никто и не видит, так назад - в стареньких…
У П. аж горло сдавило. Но он с собой справился.
- Сейчас внукам награбленное возвращают, - дом можно вернуть.
- Я знаю. Но никто из родственников не стал связываться. Ну их. Пусть берут, если они такие жадные… Да и раз это произошло, то нас, наверное, от этого имущества надо было освободить. Не нужно оно нам тогда было… - Галя помолчала. - А деду как сыну раскулаченного во время войны оружие не давали. Так он всю войну кашеваром и был. Каждый день в окопы ведра с едой носил. Без оружия…
- Неблагонадежный?
- Да. Он хотел воевать, просил оружие, ведь все равно на передовой, но коммунисты не давали…
- И выжил, - задумчиво сказал П. - Всю войну под пулями, да притом не в окопе, - ведро ведь ползком не пронесешь. Интересная ведь деталь! Всю войну и это притом, что средний срок жизни на передовой - три дня… Получается, был сохранен!.. Скажи, а этот дед по отцу или по матери?
- По матери.
- Значит, по законам психологии я должен на него больше походить, чем на другого деда. Похожие мы, значит, получается. Только вот чем? Он что, крупный был?
- Нет. Совсем наоборот - небольшого роста. Плотником был. Да каким! Его даже из дальних деревень нанимали. А мы, дети, всегда ждали его возвращения. У нас даже такое соревнование было: кто первым к нему добежит. Какой визг стоял, пока бежали! Но у него все равно всегда конфет на всех находилось. Ради чего тогда бежали - не знаю… Как бы далеко он ни работал, никогда там ночевать не оставался - всегда домой приходил. Пешком по много километров приходилось идти. Он вообще любил ходить…
- Так! Вот и первое сходство! Когда идешь, лучше всего думается! Я тоже по несколько часов в день пешком хожу… Может, он нарочно работу в дальних деревнях выбирал, чтобы было оправдание пройтись подумать?.. Похоже… А вот насчет конфет с меня спрос никакой… Значит, говоришь - неблагонадежный?.. Интересно получается! У меня отец хотя и не был репрессирован, но угодником не был. В конце концов, и твой дед, и мой отец под пулями были сохранены… А ты знаешь, ведь был в жизни отца такой бой, когда пройди пуля в полумиллиметре в стороне - и я бы никогда не родился… - И П. рассказал, как это было.
- Интересно. Может - совпадение? - сказала Галя. - Случайность?
- Может быть, - пожал плечами П., - хотя случайно даже кирпич на голову не падает… Но я еще одного знаю, который всю войну на фронте - и тоже целым остался. Как он мне помог! Это ж потрясающая история! Я тогда после болезни в разрушающемся доме жил, на севере Молдавии… - И П. рассказал. Коротко. Но про прощальные, уже в дверях, слова деда, что он - русский, и что дети его - в России, не сказал - зачем?
Галя задумалось.
- Его приход - не случайность, - сказала она. - Такое ощущение, что эта встреча была чем-то очень- очень важным…
- Наверно, - согласился П. - Только я, похоже, до конца не понял, что же было самым в его вести главным.
- А мы вместе подумаем, - сказала Галя и потерлась щекой о плечо П.
На берегу опять запел хор, на этот раз нечто более, чем прежде, торжественное, тем показывая, что приготовления к обряду закончены. Дирижировала уже не жена пастора, а его сестра. Все собравшиеся на берегу - и привезенные на грузовике адвентисты, и собравшиеся купальщики - заметно подтянулись и стали как-то строже. Продолжали еще подходить привлеченные пением хора отдыхающие. Из импровизированных раздевалок стали выходить люди. Одеты они были в одинаковые белые лабораторные халаты. У мужчин головы были не покрыты, а на женщинах были белой материи косынки, из-под которых выглядывали куски полиэтиленовой пленки, - намотали, чтобы не замочить волосы. Из восьми крещаемых пятеро были гагаузами, хотя население в округе было далеко не гагаузское. Лабораторные халаты привычно ассоциировались с лабораториями и экспериментами.
Когда хор закончил петь, вперед шагнул один из приезжих пасторов-начальников. Одним движением руки он построил сбившихся было в кучу крещаемых в ровную шеренгу и начал проповедь о спасении. Поскольку крещаемые это все уже много раз слышали, то тридцать минут говорения явно были рассчитаны только на привлеченных хором купальщиков.
- Не так, - обернувшись к П., сказала Галя. - Я себе не так это представляю. Почему обязательно - халат?
- Не знаю, - пожал плечами П. Он сам ровно семь лет назад был крещен в таком же халате, только происходило это в баптистерии (небольшой храмовой купели, наполненной подогретой водой) в центре Москвы, и ни тогда, ни впоследствии не задумывался: почему халат. - Так им нравится, наверное. Эстетическое предпочтение. Вообще говоря, это уже давняя традиция. Не одно десятилетие так.
- Не так, - повторила Галя. - Надо надеть самое лучшее платье - и вообще все лучшее. Ведь праздник же!
- Так и давай, - сразу же согласился П.
- Что?
- Завтра ты наденешь свое лучшее платье, - и я тебя покрещу. В конце концов, ты и собеседование прошла, и совет церкви хоть и поодиночке, но проголосовал за твое крещение.
Галя ничего не ответила и опять стала смотреть на происходившее у кромки воды.
Ждать, когда проповедник, как ругательствами пересыпавший речь латинизмами типа 'мы сейчас имеем возможность иметь благословение наблюдать манифестацию Святого Духа', наконец, закончит повторять про 'духовность' те прописные истины, которые с некоторых пор стали публиковаться даже в бульварных газетах, - было невыносимо мучительно. Но проповедник все говорил и говорил, и конца, похоже, было не дождаться.
- Давай, - после размышления, наконец, ответила Галя.
- Тогда прямо с утра. Позавтракаем - и сюда.
- Только не на это же самое место. Хорошо, Алеша?
П. наклонился и поцеловал Галю в висок.
- Конечно. Как скажешь…
Обряд над крещаемыми был проведен без осложнений, по отработанной десятилетиями, если не столетиями, методике.
