Верещагина было достаточно оснований читать в глазах сгрудившегося сброда смертный себе приговор.
Но зависть - лишь причина; для кровавой же расправы над безоружным необходим повод. Его подал вождь - Ростопчин. Он прокричал в толпу, что перед ней стоит автор перевода наполеоновского памфлета о свободе, а следовательно, 'изменник, из-за которого гибнет Москва и Россия'. И призвал: 'Бейте его!' Толпа все равно медлила, и тогда Ростопчин приказал охранявшему его особу драгуну рубить юношу палашом…
И толпа как с цепи сорвалась…
Еще агонизирующее тело Верещагина привязали за ноги к лошадиному хвосту, и духовно близкая Ростопчину толпа, глумясь и ругаясь, бежала за страшной волочащейся ношей по улицам. Вдоволь со смехом покуражившись, толпа, наконец, перекинула остатки того, что еще недавно было человеком, через ограду небольшой церкви (какие набожные!) позади Кузнецкого моста, где труп впоследствии и был захоронен.
Граф же уселся в экипаж, поданный к заднему крыльцу, и, выехав из города, присоединился к заблаговременно вывезенным из города близким.
Для Толстого в этом событии, видимо, было много познавательного, раскрывающего смысл происходящего во вселенной - и этим необходимым для осмысления жизни богатством он, не посчитавшись со временем, и поделился с близкими ему по духу. Действительно, в ритуале убийства Верещагина и предательском бегстве Ростопчина раскрывалась истинная сущность души государственного во всех смыслах человека на службе царствующего немецкого (подробнее о немцах - в свое время) дома Романовых. Одобряемый царем Ростопчин - как-никак один из первых в этой иерархии лиц.
Единство толпы и Ростопчина - для Толстого объект исследования психологии исполнителей, которые во главе с императором Александром I всей стаей противостояли Кутузову (линии Фабия; а в более широком смысле - неугодничеству). Объективно Ростопчин способствовал победе Наполеона и поражению России. Городской сброд (обыватели, купцы и т. п.) в глазах Толстого народом не был, во всяком случае не сущностью русского народа (для Толстого сущность всего - неугодничество; но об этом в главе о психологических особенностях рекрутов). Боготворивший Ростопчина сброд был лишь грязной пеной на теле русского народа.
(Это вполне согласуется с теорией стаи, хотя взгляды молодого Толстого грешили упрощениями. Он порой путал форму с содержанием - молодой Толстой полагал, что обыватели дрянь, потому что городские. Возможно, в те времена именно так оно и было - в городах в основном жили представители власти и угодничающая перед ними прислуга; крестьянский же люд, в представлении молодого Толстого, был, в противоположность правителям, беспорочен. На самом же деле, дрянью они были не потому, что городские, а потому, что в города собиралась всякая чернь, угодничавшая перед помещичье-чиновничьей иерархией во главе с немецким царем.
Но как художник Толстой почти безупречен. Его образы позволяют охватить феномены значительно более объемные, чем те, которые доступны логически-понятийному мышлению, ограниченному небеспредельным числом понятий.)
Граф Ростопчин бессознательно (но вполне закономерно - иначе быть успешным чиновником и любимцем толпы он не смог бы) отстаивал ту стратегию войны, которая выигрышна только для великих полководцев. Ростопчин требовал, чтобы Наполеону давались решительные генеральные сражения до последнего русского солдата (точнее - русского рекрута). Такая стратегия была гибельна для России, ведь в противостоянии сверхвождю она неизбежно во все века вела к поражению. Объективно Ростопчин выполнял то, чего желал от него Наполеон - и это не ограничивалось требованиями генеральных сражений, но вело к выдаче 150 пушек, 40 тысяч ружей и гибели 22,5 тысяч раненых русских рекрутов (офицеры были в основном вывезены) и авторитаризации мышления мещан. Все эти действия были не рядом ошибок, но закономерным следствием того, что субвождь Ростопчин составлял со сверхвождем Наполеоном психоэнергетическое целое.
Таким образом, подобно Варрону, сыну мясника, граф, борясь за генеральные сражения и справляясь с толпой, вполне себя разоблачил как авторитарного министра (угодника), умеющего угадывать желания монарха-субвождя и исполнять их.
Преуспевший в иерархии чиновник ('негодяй' - в терминологии Наполеона) обучился преуспевать, как ему казалось, в жизни, а на самом деле только в иерархии. Это дается только через психоэнергетическое подчинение желаниям главного на данной территории вождя - любого.
Ростопчин потому и требовал генеральных сражений, что того желал главный вождь Европы, к тому же находившийся к нему ближе, чем государь император (Александр I, спасибо ему, отсиживался в Санкт- Петербурге).
В таком случае становится понятно, почему у Ростопчина были такие желания и почему он Верещагина обвинил именно в предательстве. Это естественно: обвиняют очень часто в собственных преступлениях. Как и всякий предатель Ростопчин подсознательно знал, что настоящий предатель - он сам. (Все они действуют по одной схеме - Сталин тоже спустя 130 лет часто приговаривал к смерти людей за преступления, которые совершали не приговоренные, а он сам, Сталин. - См. в кн.: 'КАТАРСИС', гл. 'Отец народов'. Это доказано исторически.)
Чтобы окончательно удостовериться в том, что Ростопчин в подавляющем большинстве своих поступков был марионеткой желаний Наполеона, можно рассмотреть и другие 'странные' действия Ростопчина при оставлении Москвы.
Он оставил золото и серебро - стратегический материал, вывезти который или хотя бы утопить в илистой Москве-реке больших усилий не требовалось. Это было так просто: лишить Наполеона того, с помощью чего он освобождал от последних сомнений вливавшихся в Великую армию исполнителей. Однако ж не утопил. Это не случайно, потому что известно из воспоминаний приспешников Наполеона - корсиканец представлял себе Москву как азиатскую столицу, просто переполненную золотом.
Более того, Наполеон привык пополнять свой арсенал в любом побежденном им городе, в особенности столицах, и, нисколько не сомневаясь, видел в Москве необходимое ему оружие. И оно ему было предоставлено - московский арсенал даже не подожгли, прекрасно зная, что такое бездействие достойно расстрела.
Последнее 'деяние' Ростопчина, градоначальника до 1814 года, пожалуй, самое рельефное. Он, 'забывая' сделать множество важнейших распоряжений, способствующих оборонной мощи России, почему- то приказал разбить бочки с вином и водкой, и, как ни торопился сбежать, лично следил за тем, чтобы все было разлито по улицам города.
Деталь потрясающая!
Ее одной достаточно, чтобы, на нее оперевшись, разобраться в скрытом смысле странных событий 1812 года!!
Спрашивается, с какой целью уничтожали традиционно грандиозные запасы русской водки? Это же оружие, направленное против любого, кто ее выпьет?!
В интересах уничтожения войск Наполеона, русские должны были стремиться, чтобы все эти запасы водки достались врагу. Началось бы обычное в таких случаях повальное пьянство, в результате которого спьяну начинается стрельба по живым мишеням, а в условиях оставленного населением города - французов по немцам (более четверти армии Наполеона составляли немцы), а немцев по французам, а тех и других по полякам. В домах, отапливаемых печами, пьяные часто сгорают или хотя бы угорают - насмерть. Пьяные теряют и портят оружие. Они легче заболевают - спать спьяну на осенней земле занятие не очень полезное для здоровья. Чаще тонут (Москва-река с притоками к их услугам, рядом). Они иногда тонут и в бочках с вином. Они становятся более гипнабельны и ослабевают не только от химического разложения мозга, но и от увеличивающейся чувствительности к психоэнергетическим травмам от самого главного своего вождя и от прислуживающих ему некрофилов помельче.
И от всего этого наполеоновцев уберег не кто-нибудь, а Ростопчин, граф, экс-министр, генерал- губернатор, обладатель многих наград ('за заслуги перед царем и Отечеством') и, как говорится во всех энциклопедиях, в деле защиты отечества сделавший много… и т. п.
Может быть, граф Ростопчин заботился о здоровье остающегося населения? Нет, разумеется. Во- первых, те гипнабельные, которые остались в Москве, увидев текущие по улицам водочные реки, падали на
