поганого листка, который они называют газетой. Не было никакого следствия и никакого вскрытия. По крайней мере, о результатах анализов, если они и делались, ничего не сообщалось. Там у них в Бэй-Сити нет следственного судьи. Его функции выполняет по совместительству какой-то полицейский офицер. Разумеется, они там все заискивают перед правящей партией. В таком маленьком городке стоит одному из партийных боссов сказать слово, — и все в порядке. А Конди — человек влиятельный, и он хотел избежать публичного скандала, а доктор — тем более!»
Мисс Фромсет замолчала, видимо, ожидая моих вопросов. Я тоже молчал, и она продолжила:
— Я думаю, вы понимаете, какую роль при этом сыграл сам Браунвелл?
— Конечно. Браунвелл горел желанием отомстить. Он сам затянул ее играть в рулетку и сам напоил. Он был заодно с Конди. Такие вещи случаются и в более «чистых» городах, чем Бэй-Сити. Но это — еще не вся история, не правда ли?
— Нет. Родители миссис Элмор, должно быть, пригласили частного детектива. Он должен был дежурить по ночам, и на месте действия он оказался вторым, после Криса Лэвери. Браунвелл говорил, будто этот человек обнаружил какую-то улику, опровергающую версию о самоубийстве. Но предъявить эту улику ему так и не удалось. Его арестовали за управление автомобилем в состоянии опьянения и приговорили к тюремному заключению.
— И это все? — спросил я.
Она кивнула.
— Может быть, вам покажется странным, что я так хорошо все запомнила, но такая уж у меня должность, чтобы все помнить.
— Нет, я только думаю, что вся эта история не имеет отношения к нашему делу. Хотя Лэвери и нашел ее первым, он мог быть с этим никак не связан. Ваш разговорчивый друг Брэунвелл, по-видимому, думает, что эта страшная смерть дала Лэвери возможность шантажировать доктора. Но для того чтобы шантажировать человека, чья невиновность установлена судебным решением, надо иметь на руках веские улики. Мисс Фромсет кивнула:
— Я тоже так думаю. И я бы хотела сохранить иллюзию, что при всех своих пороках Крис Лэвери все же не занимался шантажом. Вот все, что я могу вам рассказать, мистер Марлоу. А сейчас мне надо снова браться за работу.
Она встала, собираясь идти в приемную. Я сказал:
— Нет, это еще не все. Я хочу кое-что вам показать.
Я достал маленький надушенный носовой платок, лежавший под подушкой у Криса Лэвери, наклонился и положил его перед нею на письменный стол.
Глава 19
Она посмотрела на носовой платок, взглянула на меня, подняла его концом карандаша и спросила:
— Что это за духи? Отвратительный запах!
— Я думаю, нечто вроде сандалового дерева.
— Дешевая имитация. Гадость, мягко выражаясь. Так зачем вы хотели мне показать этот платок, мистер Марлоу? — Откинувшись в кресле, она изучала меня равнодушным и холодным взглядом.
— Я его нашел в доме Криса Лэвери, у него под подушкой. Здесь вышита монограмма.
Она развернула платок карандашом, так и не дотронувшись до него. Ее лицо приняло строгое выражение.
— Здесь вышиты две буквы, — сказала она холодным и сердитым тоном. — Те же инициалы, что у меня. Вы это имеете в виду?
— Да, хотя у него, возможно, имеется полдюжины знакомых молодых женщин с такими же инициалами.
— Однако вы — злой человек, — сказала она спокойно.
— Это ваш платок или нет?
Она медлила с ответом. Потом спокойно протянула руку, взяла вторую сигарету и закурила.
— Да, это мой платок, — сказала она. — Должно быть, я его когда-то там забыла. Давно. И уверяю вас, не под подушкой у Криса. Вы это хотели узнать?
Я не ответил, и она добавила:
— Видимо, он одолжил его женщине, которая любит этот сорт духов.
— Но это как-то не вяжется с Лэвери.
Ее верхняя губа слегка сморщилась.
У нее были красивые губы. Мне такие нравятся.
— Я думаю, — сказала она, — что в сложившееся у вас представление о характере Лэвери нужно внести кое-какие коррективы. Если вы в этом образе обнаружили какие-то положительные черты, то это чистая случайность.
— О мертвых нельзя говорить плохо, — сказал я.
Какое-то время она сидела и смотрела на меня так, словно я ничего не сказал, и ждала, чтобы я продолжил. Потом у нее задрожало горло, и эта дрожь распространилась по всему телу. Руки судорожно сжались, сигарета сломалась.
Она посмотрела на нее и быстро бросила в пепельницу.
— Его застрелили в ванной комнате. В душевой кабине. И есть основания думать, что это сделала женщина, которая провела с ним ночь. Он как раз перед этим брился. Женщина оставила револьвер на лестнице, а этот платок под подушкой.
Она слегка пошевелилась в кресле. Теперь ее глаза были устремлены в пространство. Лицо было холодным, как у статуи.
— И вы ждете от меня, что я сообщу вам все подробности? — спросила она с горечью.
— Слушайте, мисс Фромсет, я предпочел бы в таких делах быть деликатным и чутким. Я с удовольствием сыграл бы эту сцену так, чтобы женщина вашего склада не почувствовала себя оскорбленной. Но я не могу, этого мне не позволяют ни мои клиенты, ни полиция, ни мои противники. Как бы я ни старался казаться деликатным, — дело все равно кончается тем, что я попадаю носом в дерьмо, а кулаком кому-нибудь в глаз!
Она кивнула, словно и не слышала моих слов.
— Когда его убили? — спросила она, все еще слегка дрожа.
— Полагаю, что сегодня утром. Вскоре после того, как он проснулся. Я уже говорил, он только побрился и собирался принять душ.
— Насколько я его знаю, это было не очень рано. А я здесь уже с восьми тридцати.
— Между прочим, я и не думаю, что это вы его убили.
— Спасибо, это очень любезно. Но ведь это мой платок, не так ли? Хотя и не моими духами надушен. Боюсь, что полиция не очень разбирается в запахе духов. И в некоторых других вещах.
— Верно. Это же относится и к частным детективам. Нравится вам такой тон?
— Боже мой! — сказала она и прижала ко рту тыльную сторону ладони.
— В него выстрелили пять или шесть раз. И все выстрелы кроме двух прошли мимо. Он отступил в душевую кабину. Вероятно, это была довольно мерзкая сцена. Убийца действовал с большой ненавистью. Или, наоборот, слишком обдуманно.
— Его было легко возненавидеть, — сказала она без всякого выражения. — И чертовски легко полюбить. Женщины, и даже вполне порядочные, иногда совершают такие неприятные ошибки.
— Из всего этого я могу заключить: вы когда-то думали, что полюбили его, но вы его теперь не любите и вы его не убивали.
— Да! — Ее тон теперь был сухим и легким, как духи, которыми она душилась. — Я надеюсь, вы оцените мое доверие. — Она рассмеялась коротко и горько. — Мертв, — сказала она, — бедный, эгоистичный, дешевый, скверный, красивый, фальшивый мальчишка! Мертв и холоден. Нет, мистер Марлоу,
