– Ну, смотри сам. Я пока тоже еще занята, мне надо квартиру показать и почту забрать.
– Опять жильцы смотались? – усмехнулся папа.
– А ты бы смог тут прожить долго? – удивилась я, махнув в сторону нашего подъезда. Дом в вечернем свете смотрелся не так плохо, как днем. Именно поэтому первый показ моей двухкомнатной со всеми удобствами квартиры № 13, сдаваемой мною в аренду, я старалась проводить поздно вечером. Желательно еще разбить большой фонарь на бульваре и вывернуть все лампочки в подъезде. Будет больше шансов привлечь клиентов, которых, как я ни старалась, как ни снижала ежемесячный платеж, очень быстро переставал устраивать тот набор удобств, который я предоставляла.
Квартира сдавалась вместе с отваливающейся штукатуркой, искрящими проводами и тараканами, которые вполне уже могли проводить референдум, национализироваться и отделяться, как Черногория, – так давно они тут жили. Много, много поколений тараканов. Сегодняшние, наверное, были пра-пра- правнуками тех, что ползали по моим бутербродам в школу. На кухне давно не работал кран, в туалете же, наоборот, все текло без остановки. Ванна нареканий не вызывала, пока в ней заново не нарастал грибок. Отчий дом, как же много чудесных воспоминаний, сколько драгоценных моментов останется в моей памяти навсегда. Чего стоили только все те разговоры, которые я слушала через вытяжку. Раньше умели строить, знали, что делали. Чем морочиться на прослушке, «жучках» и прочей шпионской дребедени, все советские дома оборудовали такой системой вентиляции, что, сидя в коридоре, можно было услышать разговоры на пять квартир во всех направлениях.
– Я прожил тут почти всю жизнь, – напомнил мне папа. – Больше, чем ты.
– О, Динка? – радостно огласил двор приветствиями Аркашка. Папа радостно улыбнулся, но потом запоздало бросил на меня беспокойный взгляд.
– О, вот, значит, оно, твое дело, – усмехнулась я.
– И ты тут, Динка-картинка! – обнял меня Аркаша. Он вышел из подъезда, как всегда, в тапках. Подумаешь, что снег с дождем. Таким, как Аркашка, море всегда по колено. И сугробы тоже.
– И я тут, хоть и не могу сказать, что это меня сильно радует. А как ты?
– Выпьешь? – предложил он, зазывно помахивая бутылкой «Березовой».
– Нет, – поморщилась я. Хороша будет хозяйка, если будет показывать квартиру после того, как примет на грудь во дворе собственного же дома. Это же чистая антиреклама. А мне бы хотелось заселить в родные пенаты кого-нибудь, кто не сбежал бы отсюда через три месяца, как только подкопит хоть какие-то деньги. Да я на встречу к этим жильцам собиралась круче, чем на иное свидание. Нацепила сапоги на высоком каблуке, накрасилась, волосы уложила – чтобы сразу было понятно, что они имеют дело с приличной женщиной в приличных сапогах. И в отличном красном пальто (Володин, кстати, подарок). А тут – водка. Смерть имиджу!
– А чё так-то? Все-таки надо ж как-то отметить.
– Что отметить? – удивилась я.
– Щенка я нового взял, – поделился со мной Аркаша. – Кузька-то того… – многозначительно посмотрел на небо он. – Помер мой Кузьма.
– Давно? – удивилась я.
– Да почитай уж с месяца три. Или четыре, – прикинул Аркаша. Более точного представления о времени он не имел, так как жизнь его проходила исключительно в понятиях приблизительных. Месяц туда, месяц сюда…
– Сочувствую.
– Да ладно, – потянулся он. – Я его на речке схоронил, пущай спит. А этот, шельма, теперь мне покою не дает ни днем, ни ночью. Все жрет, как пылесос. Подлец, одним словом.
– Как назвал-то? – поинтересовалась я. Клиенты мои все не шли, так что делать мне все равно было нечего.
– Чегевара, – помявшись, ответил Аркаша.
– Как-как? – чуть не поперхнулась я. – Чегевара? Почему?
– Они… похожи чем-то, – пожал плечами он.
Я расхохоталась:
– Чем? Разве что повышенной волосистостью.
– Не-а. Не только. У пса моего вид такой, знаешь, героический. Ну, чистый революционер. Правда, теперь я сомневаюсь. Может, если бы я его, подлеца, назвал бы Пушком или Чарликом, он бы приличнее себя вел. А так, последние плинтуса отодрал и сгрыз. Кузькину подстилку сожрал. В джинсах моих дыру прогрыз, видишь? – и на этих словах Аркашка убедительно продемонстрировал дыру на джинсах, кои находились в его собственности уже более пяти лет в единственном числе. Доходов с его деятельности грузчиком не хватало на приобретение еще одних штанов, к тому же не везде за новые брюки позволяется расплачиваться разливным пивом. Так что ущерб был значительным.
– Да уж, – вздохнула я.
– Ладно, он здесь все грызет. Тут хоть не жаль, чего тут – снесут, и все. А вот в новой хате жаль будет, если он сожрет ремонт, – продолжал сетовать Аркаша.
– Да когда она будет, эта твоя новая хата, Чегевара уже подрастет и станет тише, – успокоила его я, но он только с удивлением на меня посмотрел и развел руками.
– Думаешь, он утихнет за месяц? – удивился Аркаша.
Но еще больше удивилась я.
– Месяц?
– Ну да. Мы переезжаем в эту башню около дороги, – продолжил он, стихая и тушуясь под моим изумленным взглядом.
– Что? В башню? А я что – тут останусь? – таращилась на него я.
– Так вам чего, ордер не присылали? – окончательно запутался он.
Но оказалось, что переезд, которого мы все ждали столько лет, все-таки не обошел меня стороной. Просто мои жильцы, которым было уже на все наплевать в связи с разрывом договора аренды и с собственным, кажется, разрывом тоже, забыли мне передать письмо. Повестка, которая была датирована еще сентябрем, одиноко и грустно пылилась на полочке под зеркалом в коридоре. Заваленная глупыми рекламами с предложениями похудеть (объедаясь до обмороков), сделать большую грудь (даже тем, у кого ее вообще быть не должно), вставить пластиковые окна (новые окна в НАШЕЙ пятиэтажке – определенно, самое время), одинокая желтая бумажка еле дождалась меня. Я стояла посреди собственного коридора, смотрела на нее и молчала, оглушенная открывающимися перспективами.
– Сносят? – переспросила я Аркашку, стоящего позади меня в дверях. – Нет, правда?
– Ну вот, теперь нам точно есть чего отпраздновать! – с восторгом подвел итог Аркаша. И его лицо засияло такой счастливой улыбкой, что я не смогла устоять. Мы отменили моих жильцов. Они, конечно, не были довольны, ибо последние сорок-пятьдесят минут провели в душной маршрутке, пытаясь преодолеть расстояние в пару-тройку километров. Перспектива потратить это время впустую их практически привела в бешенство, но мы быстро отбились, заверив их, что, если они пройдут мимо нашего дома днем, они поймут, что им вообще просто повезло, что они не сняли тут квартиру. Еще приплатят нам за то, что мы соскочили. После этого мы сгоняли в стекляшку, взяли еды (что мой папа счел совершенно неэкономным), банку растворимого кофе и красного вина для меня. Пить водку я все-таки не хотела, представляя себе, как посмотрит на меня потом, по возвращении домой, Владимир, с которым почти две недели мы вели осторожную молчаливую осаду.
Утеряв остатки и без того хрупкого доверия, я получила по полной программе его вежливость, услужливость и старание ничем не вызвать у меня дискомфорта. Иногда, глядя, как он улыбается, хотелось вцепиться ему в лицо ногтями и завизжать. Но я ограничилась тем, что временно перестала возвращаться в нашу не совсем супружескую спальню, предпочитая оставаться в гостиной. Владимир жест оценил и еще шире улыбался, демонстрируя в действии наши прекрасные отношения и еще более прекрасные зубы. Букмекерам уже можно было бы начать принимать ставки на то, кто кого первым порвет на ленточки от бескозырок, мы были уже крайне близки к началу открытых военных действий, хоть я не совсем понимала, в чем конкретно они могут выразиться.
Мама его уехала, осыпав Мусяку поцелуями, а меня благодарностями. Она произнесла какую-то странную, не совсем понятную по смыслу речь, из которой следовало, что она заранее прощает Владимира
