Пуантами Ксюша называла высокие, до колен, ботинки на толстой ребристой подошве. На их бульдожьих носах и сзади, на пятках, из-под черной краски проглядывала малиновая – под цвет челки. Продевание шнурков в бесконечные дырочки и цепляние их за множество крючков требовало времени и служило своего рода ритуалом, не терпящим суеты.
Наконец, сделав приятельнице ручкой, Акси с Сявой покинули квартиру.
Одной Лине стало еще хуже. Ничто уже не отвлекало ее от тоскливых мыслей. Она, не раздеваясь, прошла в свою комнату, бросила портфель с ноутбуком и сумку с вещами на кровать и села, уставившись в стену перед собой. Все пятна и подтеки на обоях были ей хорошо знакомы и, как старые приятели, не вызывали уже ни раздражения, ни неприятия.
Просидела Лина довольно долго, пока не затекла спина. Никакого иного результата своим сидением она не достигла. Да и не стремилась. Изменить что-либо было не в ее силах. Вернуться к Артему, сделав вид, будто ничего не произошло, она не могла. И вот что странно, если пораскинуть мозгами, то по всему выходило, что на радужный финал их отношений рассчитывать не приходилось. Но надеяться никто не запрещает, так ведь? Надеяться и мечтать…
Однако даже если отрешиться от надежд на свадебные колокола и крики «Горько!», то ожидать искреннего ответного чувства она имела полное право. Пусть мимолетного, пусть неглубокого, но искреннего. А оказалось, что с ней просто развлекались, в нее играли. Лина слышала, что сейчас стали модными немудреные игрушки прошлых лет, которым сознательно придавали вид потрепанных, бывших в употреблении. И стоили они дорого.
Вот и она оказалась в положении такой игрушки. Если и непотрепанной и недорогой, то уж точно немудреной. Обидно, обидно до глубины души и оскорбительно для ее женской сущности…
Лина встала, медленно разделась, отнесла пальто и шарф в прихожую. Затем принялась вынимать из сумки и раскладывать по местам вещи. Она знала, что времени у нее предостаточно, – Ксения со Славой если и появятся дома, то не раньше завтрашнего вечера.
Они с приятельницей составили такое расписание, чтобы поменьше пересекаться. А когда Ксюша познакомилась с Сявой, то вообще стала появляться в квартире лишь время от времени. Вячеслав на пару с другом Анатолием держал магазинчик запчастей для байкеров, совмещенный с мотомастерской. Особого дохода предприятие, как поняла Лина, не приносило. Клиентами были друзья-приятели Сявы и его компаньона, такие же помешанные на мотоциклах сорвиголовы, как и они. Поэтому и магазинчик, и мастерская работали от случая к случаю, когда возникала в этом насущная необходимость. Зато уж ни к кому другому за помощью их дружки не обращались. Так что Сяве с Толяном удавалось сводить концы с концами и наслаждаться тем образом жизни, который им нравился.
На столе в кухне, куда Лина забрела, чтобы вскипятить чаю, лежало начатое письмо. Ксюша всегда читала свои послания приятельнице, проверяя на ней, не встревожат они близких и нет ли в них грамматических ошибок. Поэтому Лина машинально пробежала глазами по строчкам:
«Здравствуйте, мои дорогие мама, папа, бабушка и дедушка, сестричка Танечка!
Московский привет от меня вам, и тете Марусе, и Павлику, и дяде Сереже, а также всем моим подружкам. Как поживаете? Как здоровье? У меня все хорошо. Как вы знаете, я поступила на курсы парикмахеров. Учусь хорошо. Меня хвалят. Надеюсь, что удастся устроиться на работу в салон…»
Лина вспомнила малиновую челку Ксюши и ее густо начерненные глаза. Как она разительно отличалась от Дианы, которая встретила ее накануне в салоне красоты! Белоснежная блузка, каждый волос на своем месте, сдержанные манеры, неброский макияж… Хотя вполне возможно, что в услугах и такого экстравагантного мастера, как Акси, будут нуждаться. Кто-то же должен красить волосы в зеленый, лиловый или малиновый цвет, выбривать фигурно брови, накладывать сложный макияж, делающий клиентов похожими на выходцев с того света…
Если, конечно, Ксюша действительно собирается стать парикмахером и учится на упомянутых в письме курсах. По тому, как приятельница уже с легкостью произносила названия запчастей к мотоциклам, разбиралась в их марках и употребляла словечки из лексикона завзятых байкеров, Лина ничуть не удивилась бы, увидев ее за прилавком магазинчика Сявы.
«Наверняка такая „столичная“ карьера дочери повергнет в ужас ее родителей. Но что, если Ксюша нашла свое счастье? – подумала Лина. – Хотелось бы, чтобы было именно так. Пусть хоть кому-то повезет в этой жизни…» Даже чувствуя себя глубоко несчастной, она никому не желала зла.
Плеснув в первую попавшуюся чашку старой заварки, Лина налила туда кипятку и уставилась в коричневатое круглое озерцо, словно надеялась разглядеть в его глубине свою судьбу. Чаинки на дне сбились в кучку и напоминали жирную точку, которая как нельзя лучше соответствовала ее подавленному состоянию. Точка она и есть точка, не прибавить, не убавить и не найти иного толкования. Одним словом, конец…
Когда зазвонил мобильный, Лина, исключительно из чувства долга, потащилась в свою комнату, где из недр сумки доносилась жизнерадостная самба.
– Алло, – равнодушно произнесла она в трубку. Кто бы ни звонил, ей до него не было сейчас никакого дела.
– Линочка, здравствуй. Твой милый голосок ни с каким другим не спутаешь.
Она промолчала, не сразу сообразив, кто столь откровенно заигрывает с ней. Даже когда дошло, что это сам Таран-Бороновский, в ее душе ничто не шевельнулось.
– Здравствуйте, Эмиль Григорьевич, – безразличным тоном ответила Лина.
– Дорогуша, что за официоз? – игриво рассмеялся сценарист. – Мы же пили на брудершафт!
Он рассчитывал совсем на другой прием. Где восторженные ахи, где прерывающийся от волнения голос? Ведь не сантехник из ДЭЗа звонит! Но обижаться или недоумевать не было времени. Сегодня, максимум завтра он должен был получить принципиальное согласие этой провинциальной как бы романистки «поделиться» с ним своими творческими замыслами. А она отвечает ему таким тоном, будто мнит себя по меньшей мере Франсуазой Саган или Барбарой Картленд, тогда как вчера с открытым ртом ловила каждое его слово. Что-то произошло, и всего за один-единственный день.
«Нет, Эмиль, нельзя терять эту девицу из виду ни на минуту, – сказал себе популярный кинодраматург. – Хорошо известно: то никому не нужно, то вдруг нужно, и непременно всем. И в этом случае надо опередить возможных конкурентов».
– Простите… Эмиль, – раздалось в трубке. – Я как-то не ожидала, что вы так скоро позвоните мне.
Если в ресторане Дома кино и после, в такси, она запросто обращалась к пожилому сценаристу на «ты» и по имени, то теперь делала это лишь наполовину, да и то преодолевая внутреннее сопротивление. На трезвую голову дистанция как возрастная, так и в общественном положении казалась ей непреодолимой. И в то же время хотелось послать именитого Таран-Бороновского куда подальше, настолько не ко времени и не к месту был его звонок.
Однако Лина заставила себя посмотреть на ситуацию с другой стороны. Как теперь сложится ее жизнь, неизвестно, а пока ничего, кроме любимого занятия, у нее не осталось. Так, может, этот мужчина послан ей свыше, чтобы она получила возможность заменить сердечные страдания муками творчества?
– Но мы же вчера так ни до чего и не договорились, – направил разговор в нужное ему русло Эмиль Григорьевич.
Лина недоуменно нахмурилась, но при этом вполне допускала, что могла чего-то забыть из их вчерашней беседы. Столько всего разного ей довелось пережить за прошлый вечер, всего и не упомнить.
– Правда?.. – протянула Лина, давая собеседнику возможность пояснить, что он имеет в виду.
– Правда, правда, – заверил ее Эмиль Григорьевич. – Ты говорила, что не станешь возражать против нашего сотрудничества.
– А-а, вы об этом, – ответила девушка и подумала: «Да какой же дурак откажется от подобного предложения?» – Я с радостью. Только скажите, что нужно делать.
«Ну надо же уродиться такой дурочкой, – мысленно вздохнул Эмиль Григорьевич и даже ощутил укол совести: так легко оказалось обвести бедняжку вокруг пальца. – Но ничего, я ее не обижу, когда буду рассчитываться».
– Видишь ли, Линочка, дорогуша, это не телефонный разговор, – ответил он. – Надо бы встретиться.
