Людмила. Сева согласился с тяжким вздохом мученика. Оставшиеся дни он целиком и полностью предавался вожделенным мечтам о любимом кресле и велюровом халате. Неизменно вежливый, но какой-то отстраненный, Сева потерял в глазах старушек половину своей привлекательности, поэтому распростились они с ним менее драматично, чем можно было ожидать.
Расставание же двух подруг походило на сцену из древнегреческой трагедии. За месяц они еще больше прониклись друг к другу доверием и любовью и стали еще ближе душевно. К тому же такого необъятного поля деятельности предложить Ирине не смог бы никто. У нее даже зародилась «великолепная» мысль снять с застрявшего в грязи лет десять назад на бывшем колхозном поле трактора огромные колеса и вкопать перед забором.
– Чтобы и изгородь не страдала, и машинам врезаться было комфортнее, – пояснила она.
– У тебя голова устроена не так, как у большинства людей, – уважительно произнесла Татьяна в ответ на слова подруги. – Только нам для этого потребуется экскаватор и самосвал как минимум.
– Или Гоша со своим приятелем, – задумчиво произнесла ее собеседница.
– Господь с тобой! Ты что, забыла, кто они такие? – воскликнула Татьяна.
Ирина вздохнула:
– Нет, не забыла, просто представила, насколько все было бы лучше и проще, окажись они самыми обыкновенными людьми.
Татьяна ничего не ответила, но взгляд ее неожиданно затуманился. «Действительно, было бы лучше и проще, – мысленно согласилась она. – Но на нет, как известно, и суда нет. Так что нечего ломать голову, отчего вдруг на душе сделалось тоскливо…»
Ее размышления прервал приветственный сигнал знакомого «фольксвагена». Людмила вылезла из остановившейся возле крыльца машины сосредоточенная и настроенная по-боевому. И, здороваясь с обитателями дачи, скосила глаз на соседний участок.
Там, за кустами бузины, споро рос аккуратный и, как уже становилось ясно, двухэтажный особнячок. Скоро должен был наступить черед крыши.
– Ну почему у хороших людей дом на ладан дышит уже не первое десятилетие, а всякие там отморозки имеют возможность все сделать так, как только их душа пожелает? – воскликнула Людмила и прикусила язычок, заметив недоуменный взгляд Полины Денисовны. – Это я так, к слову, – тут же нашлась она и неопределенно помахала в воздухе рукой.
Севе настолько не терпелось возвратиться в родные пенаты, что он не дал себя уговорить остаться еще на часок, попить чайку всем вместе. Погрузившись в такси, которое пришло точно в оговоренное время, он в нетерпении постукивал ногой, пока его супруга шепотом вводила вновь прибывшую сменщицу в курс дела и шумно прощалась с остающимися старушками и подругами.
– Ира, – наконец раздался сдержанный голос мужа, – ты задерживаешь водителя.
Тот хотел было возразить, но понял, что слова сидящего в его машине вальяжного мужчины нельзя воспринимать буквально.
– Иду! – откликнулась жена и повисла на двух подругах так, будто прощалась с ними навеки. – Как бы мне хотелось, чтобы мы остались здесь все втроем, – прошептала она.
Затем пришла очередь Полины Денисовны и ее милейших товарок. Словом, не прошло всего и получаса, как Ирина заняла место рядом со своим «повелителем».
– Вечером же повиснешь на сотовом, – проворчал он.
– На сотовом не повисишь в свое удовольствие, – со вздохом возразила жена и, повернувшись на сиденье, стала махать рукой в заднее стекло такси.
– Интересно, что у вас за проблемы, – покачал головой Сева. – Наверняка выеденного яйца не стоят.
Ирина откинулась на спинку сиденья и промолчала.
Как предыдущие четыре недели прошли под знаком вечно суетящейся, вездесущей Ирины, так на смену им пришли дни мира и покоя, символом которых стала уравновешенная здравомыслящая Людмила.
Никто теперь не мельтешил перед глазами, обуреваемый идеями, никто не переставлял мебель, не пилил, не копал, что было как-то привычнее.
У Людмилы имелось перед подругами одно существенное преимущество. У нее была своя голова на плечах, причем трезвомыслящая.
Вечером, когда старушки засели перед телевизором, их «деточка» с приятельницей расположились на складных стульях возле бассейна – черт побери, как эффектно звучит! – и стали подводить итоги наблюдений и анализировать имеющиеся в наличии данные.
Разграфив лист бумаги на две колонки, Людмила вписала туда аргументы, требующие остерегаться соседей, и соображения, почему не стоит этого делать. В первую графу вписали невыясненную, но наверняка плачевную судьбу Семеновны, внешний вид обоих корешей, черный джип, Гошину золотую цепь и, естественно, кражу кресла.
– Ни стыда, ни совести, – возмущенно произнесла Татьяна. – Так афишировать свои противоправные действия!
– Почему – афишировать? – спросила Людмила.
– Так они кресло демонстративно поставили перед сарайчиком. Своими глазами видела! – заверила Татьяна подругу.
Та оглянулась на соседний участок и с сомнением покачала головой:
– Отсюда толком и не разглядишь!
– Почему отсюда? – прозвучало в ответ. – На нем же моя сумка стояла, когда я за ней ходила. Правда, была ночь, но я кресло хорошо рассмотрела. Точно наше, я просто не сразу это поняла. У него еще передняя ножка проволокой обмотана.
– Постой-ка. Какая сумка и почему ночью? – тут же заинтересовалась Людмила.
Татьяна поняла, что проболталась. Делать было нечего, пришлось открыться…
– Значит, подвез. Но это еще не говорит в его пользу. Может, хотел мосты навести, чтобы выяснить то, что ему было нужно… – принялась размышлять вслух Людмила. – Ты ему, надеюсь, ни о чем таком не рассказывала?
Подруга промямлила нечто невразумительное, глядя в сторону.
– Это хорошо, – кивнула Людмила, занятая своими мыслями, – потому что по всему выходит, что, кроме того что они мастеровые ребята и практически не матерятся в нашем присутствии, остальное говорит не в их пользу. Ясно?
– Куда уж яснее, – понурилась Татьяна, но услужливый мозг тут же подготовил для нее лазейку, уводящую в сторону от разговора с его тревожными выводами. – Люд, скажи, а это правда, что ты тоже наведывалась к ним ночью?
Как говорится, откровенность за откровенность. И Людмиле пришлось рассказать, как в одну из первых ночевок на даче, выйдя на улицу, она сбилась с пути в прямом смысле и чуть было не сбилась – в переносном и забрела на соседний участок. Чисто случайно, естественно. Гоша выскочил из кустов, как черт из табакерки – тут Татьяна понимающе закивала, – и повел себя с ней отнюдь не по-джентльменски.
– А как? – тут же спросила подруга и окинула ладную фигурку собеседницы ревнивым взглядом.
– Ну, дал понять, что мне нечего делать на их территории. Даже обозвал нас всех троих… уж и не помню как.
– А-а… – Татьяна неосознанно перевела дыхание, – курицами, наверное, обозвал. Это он любит, – со знанием дела произнесла она.
Но Гоша любил не только это. Еще ему очень нравилось, чтобы все вещи были на своих местах и делали его жизнь комфортнее. Вот, например, как кресло, которое он приобрел у местного бомжа на обочине дороги. Наверняка краденое, но не потащишь же его по улицам поселка с криком: «Чье, признавайтесь!» А бомж – кажется, Ваней зовут – постоянно пребывает не в том состоянии, чтобы помнить, где и у кого он позаимствовал ту или иную вещицу. Сидеть же в кресле было намного удобнее, чем на чурбачке или на сколоченной наспех скамейке.
Даже закатом сразу хочется любоваться. Вот как сейчас. Или предаться всяким разным размышлениям. Например, о соседке Татьяне. Действительно, навязалась на его голову да так там и засела. Хорошо хоть
