турецкие гаремы. Представляешь? И вот вместе с полицией они остановили судно. Там тетя Поля познакомилась с молодым человеком по имени Исаак Тараев, который стал ее гражданским мужем. Это была обоюдная любовь с первого взгляда…
– Почему гражданским, а не законным мужем? – полюбопытствовал Владимир.
– Подробностей не знаю, – ответила Надежда. – Но вроде бы родственники этого молодого человека были категорически против. Родители у него к тому времени уже умерли, и всеми делами заправлял дядя, которому пополам с племянником принадлежал нефтяной прииск.
– Ничего себе! – присвистнул ее собеседник. – Мне бы сейчас такого дядю!
– Подожди, не перебивай, сказала Надежда. – Так вот, в один прекрасный день этот дядя взял и проиграл все, чем они сообща владели, в карты. Чтобы спасти положение, Исааку пришлось жениться на богатой наследнице, а тете Поле он дал денег и отправил домой.
– Вот тебе и любовь с первого взгляда! – фыркнул Владимир. – Настоящий мужчина так бы никогда не поступил.
– Не нам судить, – резко возразила девушка. – Знаю только, что об Исааке известно лишь по рассказам тети Поли. А она до конца своих дней продолжала его любить и слова дурного про него не сказала, хотя и выходила после замуж два раза. Отсюда и двойная фамилия на визитной карточке. – Надежда грустно вздохнула. – Эх, не везет женщинам в нашем роду с лицами кавказской национальности…
Владимир удивленно посмотрел на нее:
– С чего бы вдруг такое обобщение? У тебя что, тоже был неудачный роман с армянином?
– С каким еще армянином?
– Тебе лучше знать.
– Не было у меня никакого армянина!
– Тогда с грузином?
Надежда вспыхнула:
– Не желаю говорить на эту тему! И вообще, то, что было у тети Поли с Исааком, неудачным романом не назовешь. Это была самая настоящая любовь. Они прожили пятнадцать лет в мире и согласии. Целых пятнадцать лет! По современным меркам – невообразимо много.
Владимир подумал, что нет смысла возражать и тем самым лишать девушку дорогих ее сердцу семейных преданий. А вот чем лично ей насолил некий представитель солнечного Кавказа, выяснить не мешало бы. Только как? Пока их отношения были не настолько близкими, чтобы делиться сокровенным.
Он знал, что по вечерам Надежда созванивается с подругами, даже порой слышал отдельные фразы, но догадаться по ним, о чем идет разговор, и тем более делать выводы о прошлой жизни девушки не представлялось возможным. Было лишь ясно, что за нее тревожились, иначе Надежда по нескольку раз не повторяла бы, что у нее все прекрасно. И источник волнений был каким-то образом связан с Москвой. Об этом можно было судить по тому, как она обычно с придыханием спрашивала: «А как там у вас?» – и замирала, слушая ответ.
Надежда ждала звонков подруг и одновременно боялась их. Они выбивали ее из колеи, волей-неволей заставляли мыслями возвращаться к тому недавнему периоду жизни, который хотелось навсегда вычеркнуть из памяти. А как это сделать, если рано или поздно придется вернуться в институт, где она непременно встретится с ним, с Ладошей? Век бы его не видать, проклятого! Поэтому Надежда тянула с оформлением наследства, ведь где-то в глубине сознания постоянно возникала мысль, что, если надо, ее отпуск могут и продлить, а раз так, то и спешить вроде бы незачем.
Вечером того же дня девушка лежала в постели и никак не могла уснуть. Покоя не давала взявшаяся неизвестно откуда мысль: неужели ей так упорно снился сундук из-за всех тех старых вещей, что она там обнаружила? Надежда не считала себя особо суеверной, но было во сне что-то, что не позволяло от него отмахнуться.
– Эх, посоветоваться бы с кем-нибудь, – вздохнула она и невольно посмотрела на портрет.
И изображенная на нем дама, и сундук были если не по времени, то по какой-то потаенной сути словно бы из одного мира. Вот только не ясно, реального или вымышленного.
Вздохнув еще раз, девушка спустила ноги с высокой кровати, нашарила тапочки и накинула на плечи огромную вязаную шаль с кистями. Уснуть ей определенно не удастся, если она не отделается от докучливой мысли, а сделать это можно было только одним способом: удостоверившись, что сон о сундуке не более чем безделица, которому она придала непомерно большое значение. Владимир спит в задней комнате и вряд ли ее услышит. А два его приятеля вроде бы не вернулись еще из очередной поездки.
Проходя коридором и на цыпочках поднимаясь на чердак, Надежда вдруг поймала себя на мысли, что совсем не боится, хотя именно этого и опасалась, отправляясь в ночную вылазку. Это лунный свет преображает знакомые помещения и предметы, делая их фантастическими, догадалась Надежда. Четкие дневные очертания размывались, углы зияли черными провалами, восприятие расстояния искажалось.
«Место солнца заняла луна со звездами, и я словно оказалась в другом мире, – подумала Надежда. – Сколь важно освещение, и как оно способно неузнаваемо преобразить прежде знакомый мир. Только благодаря Володе я поняла это. Зря, получается, я раскритиковала его пейзаж. Какой же примитивной особой я себя выставила перед ним, даже вспомнить неловко. Может, поэтому он и стал распинаться передо мной об искусстве и книжки с иллюстрациями показывать. Пожалел бедолагу убогую, которая, весьма гордая собой, за пару часов обегала всю Третьяковку и даже не понимала, что ничего-то толком не увидела, кроме надписей, поясняющих, что изображено на картинах и кем. А ведь всего-то и нужно, что встать перед каким-нибудь пейзажем или портретом, прислушаться к себе и спросить: а что он вызывает в твоей душе?..»
На этом месте своих размышлений Надежда споткнулась о ступеньку и чуть было не упала носом вперед.
– Ш-ш-ш, – сказала себе девушка, вцепившись в перила, и оставила на время все посторонние мысли.
Не ровён час, она разбудит Владимира, и тот застукает ее на том же месте, что и тем злополучным утром, только не в халате и с пакетом на голове, а в шали поверх ночной рубашки. Ничуть, право слово, не лучше. Уж этот любитель позубоскалить легко найдет способ вогнать в краску и выставить дурочкой в ее же собственных глазах.
Ведя себя как лазутчик в стане врага, девушка наконец добралась до сундука и, опустившись перед ним на корточки, прислушалась. Кругом было тихо, только изредка попискивали птицы в гнездах под крышей. Тогда она осторожно потянула за кольцо в массивной крышке и в следующее мгновение чуть было не отпрянула в испуге назад. Мелодичный перезвон в ночной тишине чердака оглушил ее точно гром набатного колокола.
– Черт, – выругалась Надежда. – И как я могла забыть про эту идиотскую музыку!
Однако иного способа открыть сундук не существовало, и если бы она от неожиданности опустила крышку на место, все пришлось бы начинать сначала. На что Надежда не решилась бы из опасения разбудить Владимира. Впрочем, возможно, его и так следовало ожидать наверху с минуты на минуту…
Но вот прошла минута, вторая, третья… вечность, а никто не прогромыхал по лестнице и не стоял перед ней, тяжело переводя дыхание.
«Похоже, пронесло», – решила Надежда и принялась методично вынимать из сундука и разглядывать вещи. В каждой из них она пыталась увидеть нечто необычное. Однако если что-то и было, то девушка этого не углядела. Правда, она обнаружила на дне просмотренное ранее бледно-лиловое академическое издание «Похвального слова Глупости» Эразма Роттердамского. Несколько первых страниц были под самый корешок вырезаны чем-то острым.
Заинтересовавшись, Надежда подошла к чердачному окну и стала перелистывать книгу, страницы которой были сплошь испещрены забавными рисунками. Девушка на зрение не жаловалась, света полной луны оказалось достаточно, чтобы она увлеклась. Дойдя до конца книжки, она вдруг ощутила смутное беспокойство, что чего-то недостает.
– Ну надо же! – усмехнулась Надежда. Впервые в жизни ей неожиданно захотелось узнать фамилию художника.
Она тщательно изучила выходные данные и прочла: иллюстрации Ганса Гольбейна. Ясно, что иностранец, но ничего большего фамилия художника ей не говорила, зато нашлось объяснение вырезанным
