Она произнесла его имя вслух еще прежде, чем решила что-либо сказать. В это мгновение она поняла, что, несмотря ни на что, не пожелала бы расстаться со Стефаном. Это явилось для нее откровением, ослепительной вспышкой истины. Это откровение было выше ее желания видеть его другим, выше надежды, что он изменится. Выше злобы.
— Он очень хороший врач, — сказал Алден. — Один из лучших в этой стране. Однажды он станет одним из лучших в мире.
— Откуда тебе об этом известно?
— Я вижу, что происходит в его сознании.
— Правда? Должна сказать, меня это не очень-то утешает.
— Я могу видеть, только когда это необходимо. Мы слишком верим в право на интимность.
— А чем ты можешь мне помочь?
— Сначала скажи мне, почему ты не хочешь оставлять детей и Стефана?
Его вопрос показался ей странным.
— А разве ты не скучаешь о своих близких, когда расстаешься с ними?
— Но я никогда с ними не расстаюсь. Они всегда со мной.
Линдсей чувствовала, что он говорит правду, но понять, что он имеет в виду, было выше человеческих возможностей.
— Моя семья в каком-то смысле тоже всегда находится рядом со мной. Воспоминания, чувства.
— Думаю, мы лишились чего-то очень важного, когда поднялись над необходимостью чувственного ощущения.
— По-моему, это так.
— Но если я помогу тебе, ты не сможешь к ним прикасаться.
Она задумалась над его словами. Теперь уже страх стал просачиваться сквозь свет, музыку и обволакивающую теплоту Алдена.
— Что ты имеешь в виду?
— Я могу понять только то, чему научился. Большинство знаний о гуманоидной форме существования, которыми мы когда-то располагали, за ненадобностью были стерты из нашей памяти. Я никогда не имел дела, да и никто из нас, с лечением человеческого тела. Если бы то, что с тобой произошло, было обыкновенным человеческим заболеванием, мы бы тебя вылечили. Мы бы нашли какие- нибудь записи, словом, что-нибудь, что помогло бы нам понять природу болезни. На этой основе мы смогли бы разработать лекарство.
— Со мной произошло что-то необычное?
— Произошло злокачественное изменение клеток твоей сосудистой системы. Похоже, что человечество еще не сталкивалось с таким заболеванием. Как видишь, это твой первый шаг, шаг, чтобы подняться над своим телом. Но поскольку ты к нему еще не готова, он может оказаться для тебя смертельным.
— Тогда как же вы можете мне помочь?
— Мы можем подготовить тебя к этой эволюции. Мы можем взять тебя с собой, научить тому, что тебе следует знать, показать тебе то, что ты должна увидеть. Ты будешь готова, и процесс этот не окажется для тебя роковым. Ты станешь такой же, как мы. Ты станешь одной из нас. Ты будешь жить с нами, работать с нами…
— Но ведь ты говорил, что вырывать кого-то из дома противоречит вашим принципам?
— Мы сами создали эту проблему. В связи с этим нам разрешено принять меры, чтобы ее устранить.
— А как же мои дети? Стефан?
— Они не могут отправиться с тобой. Подумай сама. Разве справедливо было бы отнимать их у планеты, которая в них нуждается? Они уже стали частью истории. Стефану суждено… — Он замолчал.
— Суждено что?
— Суждено способствовать эволюции вашей расы.
— Стефан может как-то повлиять на ход истории?
Он лишь улыбнулся.
— Ты больше не хочешь мне об этом рассказывать?
Он покачал головой.
— Но я не могу лететь без них!
— Конечно, мы не имеем права настаивать.
Тут Линдсей осенило.
— А могу я отправиться с вами, вылечиться, а затем вернуться? У тебя же есть тело? Могу я вновь обрести свое тело, когда вылечусь?
— К тому времени земля перестанет быть такой, какой ты ее знаешь, — мягко ответил он. — Твоя семья уже давно умрет, Линдсей. Время не остановится, пока тебя не будет.
— А ты уверен, что я должна умереть? Ты ведь сам говорил, что у тебя нет опыта в обращении с людьми. Ты уверен?
— Насколько я могу судить. Если бы для меня существовал какой-то способ постичь весь человеческий опыт, человеческую интуицию, к которой я не имею доступа, я бы ответил тебе с полной уверенностью. Но я этого сделать не могу. Я могу только рассчитывать и предполагать. Твой муж…
— Стефан? Он смог бы мне помочь, если бы разобрался в моем заболевании?
— Возможно. Но я не уверен, что ему это удастся. Он обладает сильным потоком… — Он запнулся, а затем произнес какие-то слова, похожие на его имя, состоящие из звуков, которые она не смогла разобрать. — Извини, — сказал он по-английски, — перевода нет. Это принцип, который ведет нас, учит, знакомит со всем, что мы видим. Твой муж располагает им в огромной мере, но боится его применять.
— Это любовь.
— Это самое подходящее слово в вашем языке.
Из глаз Линдсей покатились слезы.
— Боится? Но почему?
— Не знаю. Возможно, Он боится неизвестности.
— Но ведь он стремится познать все.
— Все из того, что доступно его взору, но ничего из того, что недоступно.
Она встала и подошла к окну.
— Я не могу его бросить. Я не могу бросить детей.
— Но ведь ты оставишь их, если умрешь.
— Ты не понимаешь. Я не могу жить без них.
— Не понимаю.
— Этот принцип, который вас ведет, этот… — Она попыталась произнести это слово так же, как и он, но у нее ничего не вышло.
— Спасибо за попытку, — сказал он.
— Любовь! Разве ты не любил кого-нибудь или что-нибудь в своей жизни настолько, что был бы не в силах расстаться с ним? Разве ты не отдал бы за этого кого-то или что-то свою жизнь?
— Конечно, я отдал бы свою жизнь. Но только если бы существовала какая-то цель. А ты отдаешь свою жизнь без всякой цели.
— Но я не хочу жить без своей семьи. Если мне и вправду суждено умереть, хотя я в этом пока не уверена, сколько бы дней мне ни осталось, я хотела бы провести их с ними.
— Этого я понять не могу.
— Значит, я не хочу подниматься до вашего уровня. Думаю, что в этом мы ближе к… — На сей раз она произнесла звуки более правильно.
— Я бы хотел испытывать те же чувства, что и ты.
— Не думаю.
Она почувствовала, как он взял ее за руки. В его прикосновениях не было ничего навязчивого. Никогда не было. Казалось, что он растворяется в ней в полном соответствии с ее мыслями и чувствами. Его присутствие ее одновременно согревало и пугало. Это то, что она должна была получить, если бы
