поэтому деревень до сих пор не было. К тому же на новых землях, освобожденных от выжженного леса, кроме высоких урожаев, первые три года не росли сорняки. Коробову приходилось вводить деревенский уклад жизни насильно. Жечь лес Владимир Александрович разрешал только в согласованных с ним местах, и жестко за этим следил. На второй день у Коробова разболелся зуб. Он с тоской смотрел в будущее, с ностальгией вспоминая зубной кабинет на заводе в далеком прошлом-будущем. Заводской стоматолог только что закончил институт. Лечил зубы он настолько болезненно, что никакой очереди к нему никогда не было. Только очень ленивые люди, в том числе Коробов, иногда посещали этот кабинет. Владимир Александрович, с усмешкой вспоминал, как он весь мокрый выбирался из кресла. Пару раз, от боли прихватывало сердце. Но пломбы потом держались долго. Теперь, задним умом, Коробов понимал, что надо было стонать, а не корчить из себя героя. Может, дантист не знал, что пациенту больно. Полоскание солью и настойкой зверобоя не помогали. Коробов представил, что дня через два, зуб начнет допекать так, что мало не покажется.
— Тятя, тятя, давай я тебе зуб вырву. За нитку привяжу и дерну, — предложил приемный сын.
— Завтра будем дома, там и дернем, сынок, — согласился Коробов.
Новые крепостные для новых деревень, были пригнаны в конце дня. Их оказалось не так много, хотя за каждого Коробов платил половину рыночной стоимости и давал ратнику одно увольнение в город.
Наутро отъезд не состоялся, один из поисковых отрядов обнаружил в лесу больше полусотни вооруженных людей, это было подозрительно — охотники такими большими отрядами не собираются.
Отряд у Коробова был сборный, половина новобранцев, другая половина: молодые, но опытные воины, нанятые из охраны караванов. Владимир Александрович решил, что с полусотней чужой разведки, или бандой разбойников они справятся. Дал команду на захват, не забыв напомнить про стимул: за каждого пленного или убитого бандита две гривны серебром, трофеи остаются в отряде. Попросил постараться и взять пленных, хотя бы парочку. Этим летом было больше десятка стычек, чаще с разбойниками. Карачевские волчата пленных не брали. Появилась нехорошая традиция, похвальба своей жестокостью и безжалостностью. Это вредило делу. Без пленных часто было непонятно: чей отряд, кто его послал, какие цели преследовались.
Операция началась неудачно. Разбойники, оставив заслон, начали отходить по звериной тропе. Заслон быстро смяли, но темп был потерян. А через час тропа вывела преследователей на небольшую поляну, где последние из разбойников седлали лошадей. Добив отставших бандитов, карачевские волчата бросились в погоню. Впереди пятерка конных на трофейных лошадях, сзади бегом остальные. Через сотню метров лесная дорога раздвоилась, потом еще и еще. Основная часть разбойников растворилась в лесу. Пришлось ждать отставшую часть отряда с собаками, и организовывать преследование по всем правилам. Травля разбойников продолжалась трое суток, и днем, и ночью. Наконец пошел дождь, и преследование прекратили. Пленных взяли много, пять человек. Троих можно было пытать до смерти — Коробов просил привести двоих. Истории о разбойничьих кладах ни разу не подтвердились, но все были убеждены, что, просто, плохо искали. На этот раз «искали» хорошо. После жутких пыток заговорили те, кого не трогали, оставив Коробову. Найденный клад был огромен, каждому из карачевцев досталось по два-три золотых кольца или по серебряной гривне. И это не считая другой добычи.
Почему так гневался Коробов, было понятно всем, у человека болит зуб, его все раздражает. А тут еще испортилась погода, похолодало, дождь, ветер. Но осень стояла золотая, в буквальном смысле.
Только вернувшись в Карачев, кавалеристы увидели настоящую золотую осень — вернулся полк под командой Никиты и Олега. Они привезли несметные богатства. И хотя каждый третий погиб, но двое из трех вернулись уже опытными воинами, с отличным оружием, с парой-тройкой хороших, боевых лошадей и с кошельками полными золота. Для въезда в Карачев все ратники надели самое лучшее. Они блестели украшениями, словно безвкусные модницы двадцать первого века — трофеи указывали на социальный статус ратника. Олег тоже натянул свою парадную сбрую, её он уже демонстрировал в Полоцке и … проиграл соревнование местному князю. Комплект его оружия стоил в несколько раз дороже рыцарского, но пользы от него не было ни на грош. Даже поножи у Олега сверкали золотом и драгоценными камнями. Золотые шпоры представляли собой очередную глупость!
— Нарядился! Весь в побрякушках! Голубизной отливаешь! — насмехался Никита.
— Ничего ты не понимаешь в наших военных играх. В поле я должен быть незаметен, а на параде могу себе позволить блистать! Это древний армейский обычай.
— Даже в поле — раскраска лица, а в городе … приталенные пиджаки, блестящие шнуры, про значки молчу …, тьфу!
— Правильно делаешь, а то можешь схлопотать в пузо или в морду. Тебе самому, по-хорошему, давно нужно такой, как у меня, приличный наряд приобрести.
— За такие бабки я корону себе закажу. Королевскую! Полоцкий князь удавится от зависти.
— Самозванец!
— Все такие! Бандиты варяжские Рюриковичи!
— Те себе родословную от цезарей выдумали!
— А я от императора себе происхождение произвел!
— Наглость — второе счастье.
Никита принимал пополнение по три десятка за один раз, так он хоть как-то мог оценить уровень новобранцев. Три десятка юношей, скорее подростков, все как один высокие, крупные в кости, внешне здоровые, были вымотаны до предела кроссом с полной нагрузкой: две доски изображали пластинчатый доспех, деревянная жердь — копьё. Ребята построились в каре, в ожидании конной атаки. Еще детские лица были объяты ужасом, они вызывали у Никиты жалость. Удар тупым копьём, на полном скаку, мог оставить калекой, мог убить насмерть. Несколько смертельных случаев уже было, их от новобранцев не скрывали, трусов лучше отсеять заранее. После поражения под Ригой, когда трусость немногих обернулась огромными потерями, в том числе смертью Мышкина, Никита сделал нынешнюю проверку обязательной при приеме в войско. Невероятно долго тянулось ожидание момента истины: кто дрогнет из этой партии, а кто сможет устоять? Сегодня мальчишки сдавали свой первый экзамен, но таких экзаменов, до зачисления подростков в отряд, им предстояло сдать еще много. В результате останется максимум треть. Вятичи не были храбрее ливонских или прусских язычников, тем более новгородских ушкуйников или муромских стрелков. Скорее наоборот, язычники по иному относились к смерти, а для новгородской молодежи богатство, добытое в бою, означало успех и общественный статус. Десяток всадников, плохонькие лошадки — это Никита, своим опытным взглядом, оценил сразу. Подростки жмутся друг к другу, им страшно — кто-то из них умрет сегодня, чья-то очередь наступит завтра. Всадники, вчерашние кандидаты, атаковали неуверенно. Это почувствовали пехотинцы, осмелели, решили контратаковать, видимо, зря. Удар копьём по щиту, еще один по морде лошади, еще один. Молодой кавалерист на гнедой кобыле покачнулся в седле, его тупое копьё скользнуло по щиту новобранца, попало ему в шею, тот упал. Потерял сознание? Убит? Одному не повезло! Сегодня никто не дрогнул — первый экзамен сдан. Хотя сами кандидаты считали первым испытанием стрижку наголо, баню и прожарку одежды. Стрижку наголо ненавидели все, но Никита был непреклонен и Коробов был абсолютно с ним согласен. Лысые воины, в чистой одежде, включая портянки, с мытыми перед едой руками, с серебряной ложкой, таким в его представлении был идеальный солдат. Вечером справляли сорок дней после смерти Мышкина, Никита спустил тормоза и напился в зюзю.
На следующий день погода испортилась. Холодный дождь, сильный ветер, грязь. Дистанция кросса стала жестоким испытанием. Экзамен стал не просто тяжелым, он превратился в верную смерть. Первая тридцатка новичков еле доползла до позиции, шатаясь, встала в каре, и, буквально, была затоптана десятком кавалеристов. Дюжина мальчишек были искалечена, трое погибли. Сотник орал на своих бестолковых, слишком резвых вояк, те виновато разводили руками. Никита дал отмашку последней тридцатке. Мальчишки, только что увидевшие смерть товарищей, побежали. А вторая группа еже заканчивала дистанцию. Сотник отозвал кавалеристов, приказал ехать в лагерь.
— Сотник! Я отдал прямой приказ, — возмутился Никита.
