Джо взглянул на винтовку, колыхавшуюся в такт его дыханию, на штык, на темное пятно, расплывшееся на животе.
— Адски больно, Сид.
Сидней взялся за приклад, видя, как Джо морщится под тяжестью винтовки.
— Рукав закуси, — велел он.
Бороздка сбоку на английском штыке облегчила дело, и, когда он с отрыжкой выскользнул из плоти, Джо издал высокий тонкий вопль, полный смертного недоверия. И отключился, прежде чем последний дюйм стали вышел из кишок. Запах крови и экскрементов напомнил Сиднею домашний сарай, где он свежевал кроликов. Он вытащил из нагрудного кармана Джо перевязочный пакет, разорвал матерчатую упаковку, сунул в дыру тампон. Из раны пролитым молоком потекла кровь. Он вскрыл свой собственный пакет, тоже втолкнул, понимая при этом, что выходное отверстие в спине кровоточит так же сильно. Вспотев на холодном вечернем воздухе, с липкими от крови руками, вытащил из брючного кармана носовой платок, скатал и полез под рубашку затыкать выходное отверстие.
— Лучше забинтовать. — Джо очнулся, глядя на рану, коротко дыша.
— Я туда два пакета засунул, — сказал Сидней, не упоминая о другой ране. — Руками зажми. — Кровь тенью лежала на светлой земле. — Придави хорошенько и будешь как новенький девятипенсовик.
В яму пролился короткий поток земли и сланцевой глины, будто земля старалась поскорее засыпать еще одного волонтера, и Сидней прикрыл лицо друга.
— По крайней мере, одного гада ты сделал, — сказал он.
Джо горько покачал головой:
— Он один из нас, Сид. Просто еще один бедный проклятый задавленный рабочий, который делает то, что ему говорят. Я убил его, он убил меня, ты убьешь его приятелей, они убьют тебя. Боссы и акционеры по-прежнему будут сидеть с семьями за рождественским ужином, а дети этого парня будут умирать с голоду. Чертовский стыд и позор.
— Он тебя не убил, Джо. Ты достал его честно и чисто, а сейчас я понесу тебя за перевал.
— Не будь идиотом. — Губы у Джо были синие, зубы красные, белое, как убывающая луна, лицо в мелких царапинах, которые уже не кровоточили, но никогда не заживут.
— Все в порядке, и мы уцелеем, если будем держаться в тени.
Джо тряхнул головой. Эта ночь принадлежит маврам.
— Забудь. Они нас слышат. Я предпочел бы остаться с яйцами, товарищ. Нашел воду?
— Нет. Сразу вернулся, как выстрел услышал.
Джо сморщился — желудочный сок просочился на поврежденный нерв.
— Чувствую, все это плохо кончится.
Без очков он выглядел моложе.
— Ничего еще не кончилось. Дай-ка сюда свой красивый шарф.
В Лондоне миссис Кироу славилась своими шелковыми шарфами. Они были на шесть дюймов длиннее и на целых два дюйма шире любого сопоставимого изделия и продавались только в самых лучших магазинах. Старушка никогда бы не догадалась, что однажды вещь из коллекции «Альбион» свяжет запястья ее смертельно раненного сына на шее неудачника-егеря. Перевал находился в трехстах ярдах выше, а дорога в низине к медпункту начиналась на четверть мили дальше. Нагруженный оружием Сидней полз на четвереньках, волоча за собой Джо и скрываясь в тени. Они останавливались передохнуть за валунами или в кустах, слыша жалобные крики с незнакомым акцентом: «Sanitario! Sanitario!»,[31] которые издавал невидимый раненый, насмешливые вражеские свистки, жужжание, треск и удары снайперских снарядов из мавританских рядов, панические ружейные залпы и пулеметные очереди необученных добровольцев, запуганных слухами о бесшумных ножах мавров. Все это время Джо бормотал, шутил, как будто остроумные замечания могли отвлечь Смерть от насущного дела, но перед самым перевалом стал серьезным.
— Пообещай мне кое-что, Сид, — пропыхтел он, издавая запах крови, запачкавшей его зубы. — Обещай, что после этого поедешь домой и никогда больше ни во что такое не ввяжешься.
Руки и колени Сиднея кровоточили, тело, избитое за два дня боев, дико болело. Винтовки на спине весили пятьдесят фунтов, но гордость не позволяла их бросить. Вдобавок он знал, что сразу же за перевалом они с Джо окажутся в безопасности, поэтому, глотая ртом воздух, кивнул:
— Обещаю, приятель. Еще чуть поднатужимся и очутимся дома, сухие.
Он добрался до пункта помощи через шестьдесят минут с Джо и висевшими на плече винтовками. Джо умер ровно час назад.
7
Отель «Альгамбра» представлял собой невзрачный двухэтажный блок из розового бетона на южной окраине Матаморосы. Выстроенный для коммивояжеров, овощеводов и нелегальных свиданий, он стоял в стороне от дороги, проливая стерильный неоновый свет на пустошь, заросшую сорняками и усыпанную гонимым ветром мусором. Несмотря на неоднократные напоминания, что инвалидная коляска электрическая, Ник упорно катил толстяка по холодному вестибюлю с регистрационной стойкой и дальше по голым коридорам к отведенному им номеру на нижнем этаже. Волосы на затылке вставали дыбом, пальцы на ногах поджимались даже на таком уровне контакта с другим человеком. Профессор не пытался романтизировать предложение, и грубое обещание заплатить за оказанные услуги лишь слегка сгладило то, что предстояло Нику. Номер был не менее безобразным, чем внешний вид отеля, с чисто выметенными полами, двуспальной кроватью и привинченным к стене телевизором.
Профессор принюхался, когда Ник его вкатил.
— Пойдешь в душ?
— Потом, — сказал Ник.
— Сейчас, — потребовал профессор. — Воняешь, как поросенок.
Горячая вода не утопила порхавших в животе бабочек, и, насухо вытираясь, Ник отверг протянутую руку судьбы. Открыв дверь ванной и видя ожиревшего, волосатого, голого, немощного академика на электрическом стуле, он признал, что Ленни пришел бы в презрительное негодование, только Ленни тут не было.
Профессор окинул взглядом полуобнаженное тело Ника.
— Быстро управился, — заметил он. — Потрудился намылиться?
— Конечно, — соврал Ник, чуя запах собственного взволнованного пота.
— Нервничаешь? — улыбнулся профессор. — Немного же на тебе мяса, мальчик.
— Сплошь мышцы, — улыбнулся Ник в ответ.
Профессор поднял бровь.
— Посмотрим. Отдохни в постели, пока я душ приму. Поедим после дела.
Ник кивнул, отступил в сторону, дав проехать коляске. Номер был одним из двух в отеле, предназначенных соответственно требованиям ЕС для людей с ограниченными физическими возможностями, включая душ с низким сиденьем и поручнями. Имелся и звонок срочного вызова, приводившийся в действие рывком шнура и оповещавший служащих о нуждах беспомощных постояльцев. Встав на низкое сиденье, Ник привязал шнур к потолку и, пока профессор распевал Бизе в предвкушении грядущих наслаждений, крепко припер гладильной доской дверь ванной. Быстро одевшись, включил музыкальный канал Эм-ти-ви, прибавил звук, обшарил брючные карманы профессора. Бумажника не оказалось — должно быть, недоверчивый сукин сын забрал его с собой в ванную, — но поиски принесли ключи от инвалидной машины, несколько евро мелочью и карманный аэрозоль с феромонами. Ник все это забрал и выехал с гостиничной автостоянки. Профессор к тому времени даже не успел хорошенько намылить подмышки.
Через час Ник прибыл в Паленсию, и, как ожидалось, Ленни от всей души возмутился.
— Это ж пластмассовая инвалидка, будь я проклят! — вскричал он. Автомобильчик стоял в тени у вокзала. — Смотри: сюда коляска входит. Хорошо, хоть ее ты не прихватил.
