минувшие зимы, прожить нашему острогу в довольстве и покое, с богатым для царя-батюшки ясаком, да самим нам не в убыток. Придумаешь — озолотит царь нас обоих с тобой
«Не до жиру — быть бы живу», — думает умный толмач, но думает про себя. А воеводе говорит, отдавая поясной поклон: [- 131 -]
— Премного доволен, боярин, твоим доверием. Худым своим умишком так думаю... Верно: Головастый принес из тундры весть — хуже не придумаешь! Принимать эту весть на веру можно, по-моему, погодить. А и совсем не принять — вдруг да... Так бы вот я раскинул своим умишком. Упредить бы мезенского воеводу, что собранный в нашем остроге ясак — на пути в Мезень сегодня... А будет ли вместе с нашим обозом мягкая рухлядь из-за Камня, — за это мы не ручаемся, хотя и уповаем на бога, что если будет его милость, то вместе с нашим, как всегда, пойдет и зауральский ясак.
— Мудрено что-то ты толкуешь. Для чего мезенского воеводу упреждать, ежели свою долю ясака мы собрали? Придут наши люди в Мезень — на месте все и обскажут. А ежели правда все то, что Головастый вякал?..
— Так думаю, боярин, — где дым появился, там и огонь может выскочить. Подожди сколько ли дней вестей от верных наших людей: правда ли то, что Головастый вякал. Той порой соберем обозик ясачной рухлядишки, а до этого одного человека с упреждением к мезенскому воеводе пошлем.
— Есть у тебя на примете такой человек?
— Думаю, боярин, что можно того самого Тулю послать, который сейчас в каземате... Скажу ему, что переменю гнев на милость, ежели он согласен наше порученье выполнить.
— Не растяпает своим?
— А мы бумагу ему вручим. У бумаги языка нет... Для самоядишек, разумею, нет. И отправить этого Тулю в Мезень через тундры Тиманскую и Канинскую.
— Выйдет все, как говоришь, не забуду твоей услуги, — посулился воевода.
В тот же день Лучка Макаров пришел в каземат к Туле и сказал ему:
— Ну что?.. Жить-то небось хочешь, идолово племя?
Туля пал к ногам Лучки:
— Что хошь вели — сделаю. Брата родного не пощажу...
— Не такой уж я кровопийца, — говорит Лучка, — чтобы посылать тебя братьев твоих резать. Чистосер- [- 132 -] дечное покаяние в грехе своем передо мною да перед воеводой можешь выполнить и без того наперво, чтобы кого-нибудь резать. Поговорю с воеводой. Что он велит тебе сделать, то и делай. Наперед скажу: выполнишь волю воеводы — богатые подарки получишь. Захочешь — в услужении у воеводы совсем останешься.
Туля был очень доволен: воевода своими руками поднес ему чарку меду, да и другую; служка воеводы взял с воеводского стола нож и подал его Туле.
— Мой нож! — радостно зыкнул Туля по-ненецки.
— Твой, твой, — подтвердил Лучка Макаров. — Сейчас принесут тебе мороженой оленины — ешь сколько хочешь!
С куском оленины в левой, с ножом в правой руке уселся Туля на пол в съезжей избе и жадно набросился на еду, о вкусе которой еще час назад мог лишь вспоминать.
От выпитого меда да от полноты желудка Туля очень быстро опьянел и заснул мертвым сном. А после пробуждения его обступили такие чудеса, о которых рассказывалось разве что в волшебных сказках.
Лучка Макаров, оказавшийся в съезжей избе, встретил пробуждение Тули такими словами:
— Воевода приказал мне дожидаться твоего пробуждения...
— Н-но?! — вскрикнул удивленный Туля, принимая действительность за волшебный сон.
— Воевода, — продолжал Лучка, — давно уж ждет тебя в своей опочивальне.
— Т-те?! (Н-но?!) — продолжает удивляться Туля. До того как привести Тулю в опочивальню воеводы,
Лучка Макаров заставил его сбросить с себя полусгнившую в сыром каземате одежду и обувь и обуться-одеться во все новое, уже лежавшее рядом с Тулей, на полу.
Воевода усадил Лучку Макарова и Тулю за один с робою стол, угостил брагой да медом, сытно накормил, а потом Лучка Макаров пересказал Туле по-ненецки такой наказ воеводы:
— Скоро свезешь вот эту бумагу мезенскому воеводе да привезешь здешнему воеводе бумагу от мезенского воеводы — станешь жить лучше всех. [- 133 -]
Выпитые брага да мед толкнули Тулю на очень смелый вопрос:
— А на русской бабе женит меня воевода?
— На русской?! — удивляются Лучка и воевода. — Почему на русской?
— Русские бабы, по-моему, слаще.
Воевода и Лучка лишь посмеялись над этими словами дикаря, не подозревая, что один какой-нибудь вопрос с их стороны — и Туля выболтал бы очень много такого, что могло бы им пригодиться в борьбе с карачеями. Но воевода и Лучка торопились послать всполошную весть в Мезень, чтобы оттуда — через мезенского воеводу — она полетела уже к самому царю...
И вот уже едет наш Туля на пятерике хороших оленей, подаренных ему воеводой, из Пустозерска в Великую Виску, а там пересекает Печору-реку и оказывается в Малоземельской тундре.
В первой же парме, где надеялся обменять усталых оленей на свежих, он сталкивается с Посем Хулейко и... с собственным двадцатилетним сыном.
— Ты откуда, нисёв? — спрашивает обрадованный встречей с отцом сын Тули.
Пряча от сына глаза, Туля мямлит, взмахивая рукой:
— Оттуда... из гостей... А ты как... как сюда попал?
— Пось Хулейко лучше моего обскажет. Пось рассказал:
— Так было дело: по совету Ичберея Тайбарея позорили мы кое-кого из тех многооленщиков-русских, сыновья либо братья которых стали поимщиками избылых. До трех тысяч оленей насобирали. Ичберей велел
