— Ужин обеспечим. А ночная выпечка сорвана.
— Это еще не самое страшное, Илья Данилович. День перебьемся. Нажимай на кашу… Придется идти к бургомистру с жалобой.
— Наплюй-ка, Петр Федорович! Кому жаловаться и на кого? Предателю на предателя, вору на вора. Еще хуже выйдет…
Ковшов задумался.
— Нет, — сказал он, — все-таки придется идти в управу.
— Да черт с ними, с этими мешками! Не надо ходить, Петр Федорович, — отговаривал Утробин.
— Надо, — стоял на своем Ковшов. — И с этой «властью» познакомиться нужно. Есть у меня один план…
Утробин выслушал и не мог не одобрить.
— Завтра и познакомлюсь с господами предателями, — невесело пошутил Ковшов. — Может, и удастся провести.
15
И опять Ковшов сидел в приемной, на этот раз у бургомистра. Полная женщина, почтенный возраст которой был надежно скрыт под толстым слоем белил, румян и пудры, дважды пугливо ныряла в кабинет бургомистра и, возвращаясь, неизменно произносила:
— Заняты. Просили ждать.
Ковшов ждал, настраивая себя на беседу с бургомистром, а мысли нет-нет да и возвращались к иным делам. Ребриков сообщил, что в горы просят медикаментов. Ковшов направил связного во вторую больницу. Вместе с тем предложил Викторову пополнить аптеку второй больницы, чтобы Ребриков мог оттуда переправить все нужное партизанам.
Дела в больнице шли неплохо. С пуском физиотерапевтического кабинета лечение велось успешней. Отличные результаты для заживления ран дало опудривание их белым стрептоцидом и сульфидином. Этих лекарств при объезде аптек собрали немало и щедро присыпали ими плохо заживавшие раны. Все больше коечных поднималось, выходило на прогулки, занималось лечебной физкультурой. Весь персонал работал четко. Придирчиво оценивая деятельность больницы, Ковшов мысленно сравнивал ее с госпиталем и приходил к выводу — в больнице больше порядка. Очевидно, общая опасность сказалась на дисциплине и ответственности каждого…
Неожиданно в приемную вошел Данилов. Поздоровавшись с секретаршей, он подошел к Ковшову и, понизив голос, сказал:
— Хорошо, что застал вас здесь. Полиция арестовала якобы за связь с партизанами этого старика…
Ковшов прикусил язык, с которого готов был сорваться вопрос: «Ребрикова?»
— Ну… сторожа Киракова, — продолжал Данилов. — Увезли в полицию.
— Возвращайтесь в больницу и никуда не отлучайтесь, — распорядился Ковшов.
Данилов ушел, а он просидел в приемной еще минут сорок, пока его пригласили в кабинет бургомистра. «Тоже психическая обработка», — подумал Ковшов.
Пропуская его вперед, секретарша шепнула: «Обращайтесь к нему «господин бургомистр». Что ж, и за эту подсказку спасибо.
— Здравствуйте, господин бургомистр!
— Здравствуйте, господин Ковшов. Прошу садиться.
Ковшов быстро рассмотрел этого бесцветного человека. Все в нем было стерто, ни одной характерной черты нельзя уловить на пухлом лице с маленькими усиками. Ничего, кроме важности. Речь снисходительна, движения медленны и плавны. И что поразило — сидел бургомистр во фраке с белоснежным жилетом, обтягивавшем округлившийся живот. «Откуда этот подонок достал фрак? — подумал Ковшов. — Наверное, в театре позаимствовал».
— Слушаю вас, господин Ковшов! — небрежно бросил бургомистр, глядя на часы, висевшие на стене справа.
— Разрешите поздравить вас, господин бургомистр, с удачным началом высокополезной деятельности вашей, — начал Ковшов. — Поразительно, как быстро в городе прекращена анархия, началась предпринимательская деятельность: открыты частные магазины, два ресторана с превосходной кухней. Полагаю, что вы заслужите благодарность фюрера.
— Благодарю вас, благодарю вас, господин Ковшов…
Почтительно выслушав пышные фразы о великих идеях фюрера, об освободительной миссии его армии, о трудах его, бургомистра, во имя «нового порядка», Ковшов приступил к разговору по существу. Он рассказал о положении, в котором оказались раненые, о благородных целях общества Красного Креста. Бургомистр благосклонно внимал.
— Не мне говорить, господин бургомистр, какие высокогуманные цели решает армия великой Германии. Деятельность нашей больницы Красного Креста не противоречит, а подчеркивает и подтверждает это. Вчера я был любезно принят господином комендантом…
Ковшов заметил, что упоминание о коменданте произвело впечатление на бургомистра — он сразу стал более внимателен.
— Не скрою, да и вам это отлично известно, — продолжал Ковшов, — что в городе ходят всевозможные, вне всякого сомнения клеветнические, господин бургомистр, слухи. Дабы развеять их, лишить врагов «нового порядка» малейшей возможности клеветать на немецкую армию, мы, учредители больницы Красного Креста, почтительнейше просим вас, господин бургомистр, взять больницу под свое покровительство в качестве почетного председателя организационного комитета.
Ковшов склонил голову. Бургомистр вышел из-за стола, милостиво пожал руку Ковшова.
— Благодарю вас, господин Ковшов. Я обдумаю, посоветуюсь.
«Без разрешения гестапо не согласится», — подумал Ковшов. Вслух он сказал:
— Мы горячо надеемся на положительное решение. Мне бы очень хотелось, господин бургомистр, воспользоваться счастливым случаем беседы с вами и обратиться к вам с сообщением о двух достойных всяческого сожаления инцидентах. Разрешите?
Последовало милостивое разрешение. Ковшов рассказал о муке, которую вчера захватили полицаи, и об аресте Киракова.
— Вы понимаете, господин бургомистр, что эти инциденты нарушают Женевские конвенции, в которых все великие государства мира провозгласили неприкосновенность имущества и персонала Красного Креста.
На звонок явилась секретарша.
— Вызовите, госпожа Теракитова, господина начальника полиции.
Курицын скоро появился в кабинете. Он и бургомистр величали друг друга господами, обращаясь в высшей степени официально. Ковшов не услышал ни их фамилий, ни имен, ни отчеств.
Костюм начальника полиции повторял форму офицера немецкой армии, только цвет материи другой. Говорил он вяло, движения какие-то расслабленные. Глазом врача рассматривал Ковшов истощенную фигуру: «Какой недуг его гложет?»
— Вы больны, господин начальник полиции? — участливо спросил бургомистр.
— Нет, господин бургомистр, просто ночь не спал, — ответил, заметно смутившись, Курицын.
— Господин главный врач больницы Красного Креста жалуется на полицию.
Ковшов начал со второго инцидента:
— Сторож Кираков, господин начальник полиции, тихий, вполне благонадежный человек.
— Среди таких и выбирают партизаны связных. Их немало оставлено в городе.
— Вполне возможно, господин начальник полиции, но только не Кираков…
— Кто же поручится, что он благонадежен и лоялен по отношению к «новому порядку»?
— Я поручусь, господин начальник полиции, — твердо сказал Ковшов. — Право же, мне не хотелось
