был такой длинный, что красные перья с черными и темно-зелеными отметинами на концах пучком висели сзади из-под руки — Валька увидел их, когда слегка наклонился.
Он все разглядывал петуха, сразу даже не прислушался к разговору, который его хозяйка вела со стоявшей напротив высокой худой старухой, и только сейчас наконец до него дошло, что они давно уже преспокойно себе торгуются.
— Токо посмотреть, какой он тяжелый, — сказала теперь его хозяйка, слегка приподняла руку, под которой был зажат хвост, и протянула Петьку бабке. — Где ты нынче такого кочета?
Та осторожно взяла его, качнула в руках, как будто взвешивая. Кочет рванулся, вытягивая голову, недовольно закокотал и дернул хвостом. Красные косицы на конце его сильно затряслись.
Бабка, отдавая петуха, покачала головой:
— Ох, тяжеленный!
— А красавец какой! — продолжала нахваливать хозяйка.
И бабка с удовольствием растянула:
— Кра-аса-а-а-вец!
Валька сжался: неужели купит?
Но бабка снова покачала головой и сама сказала:
— Я б такого ни за что не продала!
У хозяйки лицо и без того было сморщенное, а тут стало и совсем как печеное яблоко.
— А я б, кума, разве решила, если б не молодой хозяин? Да в жизни б не рассталась! А он пристал, хоть убей: он на меня не так смотрит... А Петька этот и правда дюже смелый. Тот выпивший с работы придет, да ногой его, сапогом в бок, а этот нет чтобы убежать. На месте подскочит, грудь вперед и голову от так вверх задерет, как будто подпрыгнет да кинется. Я скажу: Вася, от и хорошо, что он такой боевой, это ж петух, а не голубь. А он прямо с такой злостью: пускай с кем другим, как хочет, а на меня так не смотрит, пускай не кидается, я тут хозяин. Чего он на меня так глядит? А недавно опять пришел да идет прямо на петуха, как не видит. А этот такой боевой — никогда не свернет. А он тогда его — раз! — в бок. А туфель слетел. От он то-олько его поднимать, а петух подскочит да ка-ак клюнет. Чуть не в глаз. А я сегодня встала пораньше да и думаю: лучше я его продам от греха... а разве не жалко?
У Вальки в горле пересохло, пока он с открытым ртом слушал: вот это петух! С таким и правда не пропадешь.
— Бабушка, почем он у вас?
Старушка посмотрела на него, как будто удивившись:
— По деньгам, детка. А ты что, купишь?
— Конечно, куплю, — быстро заговорил Валька. — Мне такой петух нужен.
— А ты его, упаси бог, не в суп?
Валька даже руками замахал:
— Не-а, что вы! Он у нас будет жить.
— А тебя мама послала? Или кто?
— Мама! — с гордостью сказал Валька, и ему стало вдруг очень приятно, что тут он ни капельки не соврал: и в самом деле, ведь это мама разбудила его нынче утром.
А старушка все как будто раздумывала:
— Ты знаешь, какой это кочет?.. Золото, а не птица. А умник! А поет! Зовут его плимутрок, порода такая. Будут говорить, что красных плимутроков не бывает — а ты не верь...
— Он у нас будет жить, — снова горячо оказал Валька.
— А ты чей сам?
— Дементьев...
— Это не Насти Дементьевой внучек?
— Она моя бабушка, — обрадовался Валька. — Так сколько он стоит, теть?
— Да окажешь своей бабушке, Стеша Софрониха хотела за семь, да потом узнала, что ее внучек... пять рублей у тебя, детка? Да только сам его не обижай и другим не давай в обиду.
Валька как будто даже испугался:
— Да что вы, теть, не-а!
А бабка длинно вздохнула, одновременно как будто что-то шепча, потом негромко сказала:
— Куда ты его, детка? В мешок?
Теперь Валька по дороге домой чувствовал за спиной живую и теплую тяжесть, ему иногда казалось, что петуху в мешке неудобно или, может быть, больно, и тогда он выпячивал живот и прогибал спину.
Это просто удивительно, как ему снова повезло!
Ему казалось, что точно так бежала с петухом за плечами Рыжая Лиса, и он иногда оглядывался как будто с тревогой, но и с довольством в глазах и как будто слушал, не мчатся ли следом собаки, — чтобы и совсем уж было похоже...
5
...Вот бежал так Валька с петухом за плечами, бежал, и собаки не успевали и тявкнуть, как тут же оставались далеко позади, и чужие мальчишки с другого края станицы не успевали замахнуться, как тут же с открытым ртом замирали да так и смотрели ему вслед — то ли на мешок, а то ли на семимильные сапоги.
Иногда он перелетал через целый квартал, подпрыгивал и несся над огородами и над садами в росе. По дворам плавно скользила его тень, и куры и утки бросались от нее врассыпную, как от коршуна или от маленького почтового самолета.
Он боялся, что сапоги в это время еще, чего доброго, спадут, шлепнутся куда-нибудь в сырую ботву, но они ничего, держались, и только слегка хлябали, когда он стукался подошвами о землю.
На углу их улицы стоял горбун Никодимыч с балалайкой в руке, и на нем была голубая атласная рубаха навыпуск, и вместо пояса висел витой шелковый шнурок с махрами на боку.
— Я тебя жду! — радостно закричал Никодимыч. — А ну-ка, покажи своего друга, похвались!
Валька достал из мешка красного кочета с каштановой грудью, и тот задергался у него в руках и закокотал, а Никодимыч пригляделся получше и вдруг ударил себя по колену:
— Да он красивей моего!
Они пошли домой, и тут к ним бросились и мама, и отец, и маленький Митрошка, все ахали, хвалили петуха и просили его подержать, а братец, конечно, уже плакал, потому что ему-то ведь как раз и нельзя было дать петуха — пока тот не обвык.
Посреди двора стояла папина машина, и он вдруг бросился к ней, а маме закричал:
— А ну, хозяюшка, открывай ворота!
— А ты куда это?
— Да подскочу за поллитрой, надо бы...
Нет, не так.
Наоборот, это мама говорит:
— Ты чего, за поллитрой — петуха обмывать?
А папа с подножки смеется:
— Да ну, ты придумаешь, еще чего?! Надо уже бросать эту дурь. Я за мамой за своей съезжу, давно она у нас не была, наша бабушка. Пускай она тоже на петуха глянет... как его? Плимутрок?
Мама обрадовалась:
— И устроим пир на весь мир!
Не успел никто еще и оглянуться, а машина уже снова стояла во дворе и бабушка уже вылезала из кабины и нарочно покряхтывала, будто чем была недовольна, а отец уже открывал задний борт. А там весь кузов был уставлен трехлитровыми банками с компотом. И каких только тут компотов не было: желтый — яблочный, коричневатый — из груш, розовый — из черешни и совсем темный — из вишен...
— Уж чего лучше искать, чем этот компот? — смеялась бабушка. — Сядем за стол и будем пить, у меня
