жизни, за которую взялся Ким! Кроме того, незаконченная статья о том, как правильно инструктировать агентуру на случай возможного ареста — вероятно, с тех времен, когда он был переполнен желанием быть полезным, но его никто не слушал. Я убежден, что ознакомление с этим бесценным материалом оперработников Службы спасло бы не один десяток агентов, оказавшихся в ситуации провала. В довершение всего в папке оказались развернутые тезисы «исторического» выступления Филби перед руководящим составом разведки в 1977 году.
Вы знаете, я хранил эти рукописи, как родные, любовно их расшифровывал, печатал и переводил… Ведь время летит, а вместе с ним исчезают и вещи, связанные с событиями, в те времена происходившими. Так, в какой-то период оставался лишь единственный экземпляр лекции, которую Филби читал в Ясеневе. Сидело все начальство во главе с Крючковым, да нас, учеников, тоже пустили. И те сноски о шорохе в зале, об аплодисментах зафиксировали именно мы. И мы все это сохранили на свой страх и риск.
Такова вкратце история моей скромной сопричастности к великому разведчику — Киму Филби. Скажу честно: «бренд» «любимого ученика Филби» — ноша не из легких. От тебя постоянно ожидают, что ты какой-то необычный, сверхталантливый, хотя на самом деле… Да и в отношениях с Англией одна сплошная беда!
Судите сами. Вот уже более четверти века, с 1985 года, я абсолютная персона нон-грата не только на Британских островах, но и в США с Канадой. Мир, слава богу, не без добрых людей, и эпизодически до меня, через сочувствующих старых знакомцев, доходят кое-какие сведения об отношении к моей особе английских спецслужб. Рассказали, например, почему американцы в 1995 году отказали мне в визе для краткого въезда на деловую встречу. Оказывается, проинформировав для проформы своих британских союзников, всемогущие хозяева западного мира — янки услышали такую истерику, что предпочли отказать под каким-то дурацким предлогом.
Через несколько лет подключен был даже британский посол в Москве. Он поначалу живо откликнулся на мою просьбу о краткосрочной разовой визе, но, наведя где надо справки, раздраженно кинул ходатайствовавшему за меня послу уважаемой европейской страны: «Боюсь, ничего не выйдет. Что вы хотите от некоторых моих соотечественников, которые до сих пор живут в холодной войне!» Это — дословная цитата!
Потом была попытка моего хорошего знакомого — члена британского парламента, министра в «теневом» правительстве консерваторов, который искренне считал ситуацию нелепой. Поговорив с членами своего элитного клуба, работающими в британских «органах», он отписал мне: «Майкл, я такое услышал, что лучше больше не поднимать этот вопрос».
Долго я сидел и размышлял, что же такого натворил. Сам-то знаю, что ничего экстраординарного в моей английской карьере не было. Постепенно пришел к твердому убеждению, что причина — в моей близкой ассоциированности с именем Филби. Этому, в частности, способствовал предатель Гордиевский, расписавший меня как опаснейшего сотрудника лондонской резидентуры — не зря ведь сам Филби считал его своим самым многообещающим учеником.
Надо понимать, что для англичан все связанное с Филби — настоящая заноза, тяжелая травма. И человеку, в мир разведки не погруженному, даже представить трудно до какой степени. Один из руководителей СИС, Филби, его друзья по «Кембриджской пятерке», добравшиеся до высоких постов в Форин оффис, в разведке или до почетнейшей должности хранителя королевской картинной галереи, как Энтони Блант, — все это для британского истеблишмента удар в самое сердце. Сколько же лет Филби с друзьями работали на русских, пробравшись в святая святых, уверенно занимая посты, о которых мечтают сотни тысяч соотечественников! Такого в Британии не могли представить. То, что британские спецслужбы так прокололись, — зарубка на всю жизнь.
Я никак не претендую на то, что этот мой монолог полностью раскроет вам образ моего учителя. Нет, конечно, нет! У меня иная задача. Я хотел бы помочь читателю в какой-то степени понять, как складывалась в Москве жизнь Филби. И обязательно оценить все значение его личности.
Великие знали друг друга
Два великих разведчика Вильям Фишер — Абель и Ким Филби, конечно, знали друг друга. Они не могли не встречаться еще в Лондоне в середине 1930-х годов, где радист Вилли Фишер, работавший под своей фамилией, передавал материалы Кима Филби в Москву.
К 1931 году Вилли завершил подготовку к «закордонной работе». Ему предстояло создать целую сеть радиостанций в Скандинавии и других европейских странах. Можно было отправить Фишера в Европу и по поддельным документам, однако в ОГПУ решили по-другому. Представлялся отличный шанс попытаться выяснить, как на практике действует британская система выдачи документов.
Возможно, на эксперимент подвигла и жизненная история друзей Фишеров — семейства Прокофьевых, тоже вернувшихся в Россию из английской эмиграции. Но Прокофьеву-сыну в СССР не понравилось сразу, и, обратившись в консульство Британии в Москве, он получил и документы, и разрешение возвратиться в Англию.
Фишеру надо было торопиться. Срок действия его выданного в 1921 году паспорта истекал. Кстати, сохранилась и истертая копия, свидетельствующая, что Вильям Генрихович Фишер сдал его на хранение советским властям. И в один прекрасный день в консульстве на улице Воровского, дом 46, появился довольно застенчивый, скромно одетый посетитель. Застенчивость застенчивостью, но держался Вильям Август Фишер, родившийся 11 июля 1903 года в Ньюкасл-апон-Тайн, твердо. Убедительно рассказал принявшему его консулу о желании вернуться. Назвал причины: женат, родилась дочка, а денег на жизнь не хватает, перспектив — никаких, ибо ему, уроженцу Великобритании, не пробиться сквозь препоны советской бюрократии. Да, его родители состояли в Англии в социалистической партии и здесь вступили в коммунистическую. Но для него, родившегося на Уитли-бей и прожившего там 17 лет, возвращение в чужие пенаты превратилось в пытку. Звучало убедительно. Проситель вел себя достойно, в истерики не впадал, советскую власть в отличие от многих, просившихся на постоянное местожительство в Британию, хаял в меру.
Вилли сумел внушить консулу такую симпатию, что англичанин написал письмо советским властям. В нем была просьба не чинить препятствий с выездом Вильяму Фишеру. Но все копии документов с соответствующей припиской консул отправил все же в Великобританию для принятия решения. В столице империи волынку не слишком тянули, и 6 августа 1931 года в Лондоне был изготовлен паспорт под номером 445470, который благополучно прибыл в столицу Совдепии уже в конце месяца. Вскоре его выдали Фишеру. «Сапоги», как называли разведчики тех времен свои документы, были настоящими — лучше не придумаешь.
Перед отъездом последовал традиционный ужин с руководителями Иностранного отдела, и в начале сентября радист Фишер, кодовое имя «Фрэнк», отправился с женой Элей и крошечной дочкой Эвелиной ночным поездом в Ленинград. Оттуда — в Хельсинки, затем — в Стокгольм и, наконец, — в Осло, где он и проработал до декабря 1934 года, устанавливая по Европе радиостанции, связывавшие нелегалов с Центром.
Летом 1935-го по этому же паспорту отправился в Англию, где вовсю уже развернулась «Кембриджская пятерка». Филби и, возможно, кто-то еще передавали резиденту столько важнейших сведений, что без помощи классного, похоже — лучшего в И НО, радиста Фрэнка было не обойтись. Работы только прибавлялось.
Вилли пришлось нередко наведываться в Кембридж, чтобы забирать то, что добывали для отправки в Москву его подопечные. Он также передавал им задания, некоторые документы, иногда и деньги на покрытие оперативных расходов. Общение с агентами было полезно, Фишер набирался опыта. И все же не со всеми из них отношения складывались ровно — уж очень они с радистом были разными людьми. Однолюб и верный супруг, строгий педант Фишер не всегда понимал сексуальные увлечения, к примеру, Бёрджесса или Бланта. Сдержанному и дисциплинированному Фрэнку было трудно по-настоящему сблизиться с людьми, которых он считал экстравагантными, даже эксцентричными. Отношения складывались нормальные, однако
