поддержку, которую находил у вас всегда, даже в самое непростое время.
Пользуясь публичной трибуной, хотел бы также выразить слова глубочайшей признательности тысячам россиян, которые оказывали мне поддержку своими письмами, телеграммами, телефонными звонками, газетными публикациями в самые трудные для меня и моей семьи дни. Низкий вам поклон.
…После выступления меня взяли под перекрестный обстрел — вопросы мне задавали непростые, в лоб, и дискуссия была непростая.
ЗАПОЗДАЛОЕ ВОСПОМИНАНИЕ
…Почему-то в тот момент в возбужденном, очень громком, беспокойном зале заседаний Совета Федерации вспомнился один давний эпизод, имевший место в Свердловске. Было это в 1985 году, осенью.
В городе проходила крупная конференция, посвященная проблемам совершенствования Советов. Проводил ее Анатолий Александрович Мехренцев, очень популярный на Урале человек, Герой Социалистического Труда, бывший директор крупного завода, а на момент проведения конференции — председатель облисполкома.
Пора наступила уже полуреволюционная, с вольными ветрами, в воздухе носились новые веяния, вовсю говорили о перестройке. Пришедший к власти Горбачев умело гипнотизировал людей своими речами, поэтому всем интересно было, какие мысли, формулы поведения, постулаты прозвучат на той тщательно готовившейся конференции.
Борис Николаевич Ельцин возглавлял тогда обком партии, был очень верным коммунистом-ленинцем и ни о каком перемещении в Москву еще и не помышлял. Конференция была крупной, всесоюзной, поэтому присутствовать на ней первый секретарь обкома был просто обязан. Того требовало, скажем так, партийное гостеприимство. Я уже не говорю о партийной этике.
Народу собралось много — яблоку негде упасть. Мехренцев сделал доклад — толковый, незатянутый, он вообще был толковым человеком, Анатолий Александрович Мехренцев, — и передал микрофон Вадиму Аркадьевичу Пертцику профессору, доктору юридических наук, прибывшему на конференцию из Иркутска.
Доклад Пертцика был довольно конструктивным и, как того требовало новое время, — малость критическим. Пертцик позволил себе немного покритиковать партию в ее постоянном стремлении подминать под себя Советы, отметил, что далеко не в каждом райкоме партии имелся текст Конституции СССР… К той поре прямые команды партийных секретарей уже перестали проходить, влиять на Советы можно — и нужно — было работать только через депутатов-коммунистов, и вообще, партия должна была привыкать к мысли, что действовать отныне придется в рамках Основного Закона страны — Конституции СССР. А то ведь о Конституции забыли уже напрочь. Словно и не было ее.
Примеры, которыми оперировал Пертцик, были совершенно безобидными, опубликованными в печати: в «Правде», в «Советской России», в других газетах.
Ельцин слушал Пертцика с каменным лицом. Непонятно было, нравится ему выступление иркутянина или нет, время от времени он шевелил губами. И вдруг неожиданно стало видно невооруженным глазом: речь Пертцика ему не нравится.
Да, речь Пертцика Ельцину не понравилась. Не понравилась именно безобидными критическими пассажами, и Борис Николаевич, как подлинный коммунист, решил внести в нее свои коррективы.
Его выступление на конференции не планировалось, и тем не менее на следующий день было объявлено, что перед собравшимися выступит первый секретарь обкома партии.
В выражениях Борис Николаевич не стеснялся, он обвинил Пертцика в том, что тот ревизует основы партруководства, будучи «заморским гостем», пытается учить тех, кого учить совсем не надо, — люди имеют большую практику, опыт, сами могут учить кого угодно, и так далее.
Резкое выступление произвело на научных работников тягостное впечатление. В зале воцарилась мертвая тишина, — наверное, тишина, стоявшая в зале заседаний Совета Федерации во время моего выступления, напомнила мне ту гнетущую, свердловскую, многослойную тишину. Пертцик был подавлен — не ожидал такой реакции от первого лица области.
В перерыве к нему подошел Мехренцев, извинился. Чувствовалось, что Мехренцеву было неудобно за своего партийного шефа, и он обещал переговорить с Ельциным, снять «напряженку».
Вот такой это был демократ еще в ту пору, Борис Николаевич Ельцин, и таким же он и остался, не изменился ни на йоту. И если бы в свое время Горбачев не «выдавил» его из Политбюро, Ельцин продолжал бы оставаться таким стойким марксистом-ленинцем, что из него, говоря словами поэта, гвозди можно было бы делать. Но Горбачев перебросил его с партийной нивы на строительную, в Госстрой, на дела по части раствора, кирпичей и мастерка, по профессиональной принадлежности, так сказать, поскольку Ельцин был инженером-строителем, и тем самым подписал приговор и себе самому, и партии, которой он так неразумно руководил.
Кто знает, не случись всего этого, то и страна наша, возможно, пошла бы по другому пути. Вполне возможно, по китайскому пути. Или по польскому. Не знаю, какому именно, но путь мог быть другим.
Что же касается Бориса Николаевича, то он во все времена был неуправляемым «ленинцем», во все времена что хотел, то и делал. Как только мы этого не видели! Не знаю… Надо было увидеть, а мы не увидели.
Чего только в голову не лезет, когда чувствуешь себя по-настоящему усталым, загнанным в угол, опустошенным.
А я сейчас был именно таким.
ТЯЖЕЛЫЙ АПРЕЛЬ
Началось обсуждение. По тому, как оно пошло, сделалось понятно: Совет Федерации мою отставку не примет. Посыпались вопросы. Причем не самые приятные для меня. Прусак, Руцкой, Федоров из Чувашии… Федоров вообще несколько не по-мужски, с нездоровым любопытством спрашивал меня: было ли то, что изображено на пленке, или нет?
Я понял, что с такими людьми, как Федоров, надо действовать только их методами, других они не признают, и, как бы мне ни было противно, сказал:
— Николай Васильевич, вы же юрист. О вас я тоже могу много интересного рассказать. Ну и что из этого?
Федоров мигом замолчал.
Я знал, что говорил. У меня имелась оперативная информация о том, что чувашский президент часто встречается с одной женщиной.
Строев передал тем временем председательство своему заму Королеву и пригласил меня в комнату отдыха.
— Юрий Ильич, пойдемте со мной. Я знаю весь список записавшихся, будут выступления, не самые приятные для вас. Давайте лучше выпьем чаю. И вообще, нет смысла слушать, как вас поливают грязью.
Строев был не прав: не было выступлений, которых не имело смысла слушать, слушать вообще надо все. Не было резких выступлений против меня. Пленка вызвала негативную реакцию почти у всех членов Совета Федерации. И вообще, я так полагаю, — Егор Семенович Строев малость лукавил — он, похоже, выполнял прямое указание Кремля о моей отставке. Иначе бы он не сказал мне:
— Юрий Ильич, советую вам выступить с заключительным словом, поблагодарить Совет Федерации за работу и уйти.
— Я готов, — сказал я. Подумал невольно: «Вот и не удалось мне пробить в генеральные прокуроры Геннадия Семеновича Пономарева… Жаль! Очень жаль!»
