— Хорошо, — Строев кивнул. — Пойдемте теперь в зал. Пора прекращать прения.
Он прекратил прения, хотя было много записавшихся, и предоставил слово мне. Я понимал, что и Строев, и кремлевские «горцы» ждут, чтобы я произнес примерно следующее: «Как вы ни проголосуете, господа сенаторы, за мою отставку или против нее, я все равно работать не буду, я уйду…»
Но я с трибуны произнес совсем другое:
— Я благодарю вас за оценку, данную мне за работу, но, пожалуйста, учтите при голосовании следующее… Я понял сегодня из позиции администрации президента, что она не признала незаконность возбужденного против меня дела и запустила каток политических репрессий. Понятно, что если я не уйду, каток этот уничтожит меня и мою семью. Поэтому прошу принять во внимание мою просьбу…
В зале стало тихо. Тягостная была эта тишина, непростая.
Сенаторы в принципе готовы были проголосовать за мою отставку, но в этот момент многие из них призадумались: если сейчас Генерального прокурора ломают так жестоко, то что же с ним станет, когда он будет сдан?
Так-то хоть какая-то защита есть.
Голосование было тайным. Чтобы подготовиться к нему, объявили перерыв. И я неожиданно почувствовал: большинство проголосует против моей отставки. Во время перерыва ко мне подходили многие сенаторы, старались поддержать. А один из них сказал довольно откровенно:
— Ни хрена у Кремля из этого не получится. Все будет нормально, Юрий Ильич!
Действительно, ничего не получилось. Голосование было следующее: 61 голос за отставку, 79 — против.
Таким образом, еще раз прозвучал публичный отказ президенту.
Многие, кто не был в зале, не понимали, что произошло, поскольку по телевидению, по первому и второму каналам показывали только тех губернаторов и глав областных законодательных собраний, которые голосовали за отставку.
А ведь были и другие сенаторы.
Кремлем была проведена огромнейшая подготовительная работа. Дело дошло до прямой торговли. Борис Николаевич собрал у себя президентов республик двадцать одного человека — постарался отработать их, потом собрал человек двадцать губернаторов — не всех, и это мигом вызвало раздражение других, он готов был даже отказаться от своих полномочных представителей в регионах, лишь бы Совет Федерации утвердил отставку Скуратова. Я уже не говорю о финансовых и экономических посулах и приманках. Обрабатывали Совет Федерации и многие члены правительства. Знаю, что Аксененко был очень активен по этой части, Чубайс, который мог отключить рубильник в любом регионе и пользовался этим, как умел, иногда даже давил напрямую, как, например, он сделал в случае с Потаповым Леонидом Васильевичем, президентом Бурятии. Подключились к обработке все ставленники Кремля: Россель, Аяцков, Титов, Прусак, Лебедь. Я уже не говорю о Руцком и чувашском Федорове. Тут я не испытываю никакого удивления и не строю никаких иллюзий.
Раньше с Аяцковым, с Росселем у меня были прекрасные отношения, и мне казалось, что они — люди принципиальные, могущие разобраться в ситуации самостоятельно. В Саратове вместе с Аяцковым мы открывали Институт прокуратуры — на базе Саратовской юридической академии, прокуратура перевела туда немало денег, помогли со зданием и вообще думали, что дружба между прокурорским корпусом и корпусом губернаторским будет вечной, а оказалось — нет. Свердловский Россель, свой вроде бы человек, — он тоже был против меня. Тяжело было это фиксировать, понимать, что эти люди предают человека в угоду сиюминутно выгодному.
Волошин по моей части высказался довольно определенно:
— У уголовного дела, возбужденного против Скуратова, очень хорошая судебная перспектива.
Так и сказал: «хорошая судебная перспектива». Что ж, вполне возможно, что с высоты кремлевского холма ему виднее и он окончательно уверовал в свою силу, только в юриспруденции Волошин мало что смыслит и не знает, что ему еще могут преподнести и суд, и следствие, и людская молва, и родные отечественные СМИ.
Вот что сказали после заседания некоторые члены Совета Федерации, их интервью, по-моему, показательны.
Николай Виноградов, глава администрации Владимирской области:
— Я с самого начала голосовал против освобождения Юрия Ильича Скуратова от работы, потому что вся эта история достаточно неприличная. Первый мотив — освобождение по состоянию здоровья. Однако тут же выясняется, что со здоровьем у него все хорошо и даже лучше, чем у некоторых должностных лиц в нашем государстве.
Второй момент — та кампания, которая была развернута против Скуратова в прессе. Она, на мой взгляд, имеет нескрываемую заданность.
Поэтому я выступал против его освобождения. Более того, я был одним из инициаторов приглашения Скуратова в Совет Федерации. чтобы этот вопрос рассматривался только в его присутствии.
Ну а сейчас, рассматривая эту проблему, я для себя сделал вывод, что никаких новых фактов, которые могли бы изменить позицию членов Совета Федерации в пользу освобождения Юрия Ильича, просто не было. Все остается по-прежнему.
Что касается заявления об отставке. Для меня очевидно, что оно явилось следствием массированного давления на Скуратова и в этих условиях человек поступил соответственно обстоятельствам.
Я полагаю, что освобождение Скуратова приведет не к стабильности, а, наоборот, к дестабилизации обстановки, если хотите, подорвет независимость такого важнейшего государственного органа, как прокуратура. Каждый из вновь назначенных в этих условиях обязательно будет оглядываться. Таким образом, мы не добьемся независимой позиции Генпрокурора. А она сегодня особенно нужна, потому что коррупция разъедает нашу власть, как рак. Поэтому я за то, чтобы торжествовал закон. А это означает, что мы должны помочь Генеральному прокурору довести до конца все громкие дела, невзирая на должности персонажей этих дел.
Виктор Шершунов, глава администрации Костромской области:
— Меня спрашивают, за что я голосовал: за открытое или закрытое обсуждение? Я никак не голосовал. Это не имеет значения. Человек, который написал заявление о том, что он просит отставки, не может дольше эффективно работать, осуществлять координацию правоохранительных органов. Суть вопроса сейчас не в этом: за Скуратова я или против? Вопрос в принципе: независимая у нас по статусу прокуратура или зависимая? Я говорю, что по сегодняшней Конституции Российской Федерации, по порядку избрания Генпрокурора и его отзыву он не является независимой фигурой. Вот в чем вся суть.
Что же касается просьбы Скуратова об отставке, я голосовал за нее. Он ведь сам ее просил. Теперь насчет возможного преследования Юрия Ильича. Я думаю, Совет Федерации должен все сделать чтобы не допустить этого. Мы должны назначить комиссию по расследованию возбуждения уголовного дела против Скуратова. Все это должно быть очень тщательно расследовано. И выводы оформлены отдельным постановлением. Здесь действительно очень жестко переплелись интересы многих должностных лиц.
Будет ли зависимым вновь назначенный Генпрокурор? Можно сказать определенно: будет. Я начал наш разговор с того, что сегодня главная беда и проблема — в Конституции, которую мы приняли в 93-м году. Она не выдерживает принципа четкого разделения властей и не дает раскрыться системе сдержек и противовесов между различными ветвями власти, в том числе президентской. Чтобы Генпрокуратура действительно являлась высшим надзирающим органом, ее руководитель должен назначаться Советом Федерации без всякого представления президентом. И Советом Федерации освобождаться.
Николай Максюта, глава администрации Волгоградской области:
— Я, как и многие, голосовал за закрытое обсуждение. После того как глава президентской администрации понес ахинею, не мог объяснить, что за документы у него и есть ли что-то, кроме обращения президента, я подумал, что для сохранения тайны следствия необходимо закрытое заседание. Чтобы можно было мне лично и другим членам Совета Федерации узнать конкретные обвинения в адрес Скуратова, а также оглашенные им какие-то детали следствия по громким делам.
Ничего этого не было, и правильно, что Генпрокурор не называл конкретных фамилий. Идет следствие, и к Скуратову могли прицепиться те, кто заинтересован в развале обвинений против них.
А заявление с просьбой об отставке — это, я думаю, тактический ход. Когда президент отстраняет от
