ведь я был назначен «на батальон» в неполные 28 лет, к тому же без опыта службы на должности заместителя командира батальона или начальника штаба батальона. Случай, действительно, неординарный, но вполне объяснимый, если учесть мой «красный» диплом и обстоятельства времени, когда на смену опытным комбатам-фронтовикам уже спешила обученная офицерская молодежь с академическими значками на мундирах. Свою роль в этом назначении сыграло и то, что я вернулся в свою дивизию, где меня хорошо знали. Хотя без труда мог бы вместо отдаленного поселка Южный запроситься на «паркетную» службу в столичные и большие города.
Южный был не самым уютным для жизни и службы местом. Штаб батальона от штаба полка отделяли 230 километров, а это само по себе предопределяет весьма высокую самостоятельность комбата. В его ведении находится абсолютно все, включая заготовку овощей для солдатского котла и взаимоотношения с местной властью. И самое главное — боевая служба своих солдат и офицеров. Подчеркиваю — боевая. Подчеркиваю — каждый день с оружием в руках.
Почти сразу же после того, как я принял батальон, мне пришлось познакомиться с весьма странной жизненной позицией своего заместителя по политической части, в то время заочно учившегося в Военно- политической академии имени В.И. Ленина.
Не стану называть его фамилию. Он и сегодня жив-здоров, хотя уже и не служит.
Так вот он напрямик высказал свое жизненное кредо, заключавшееся в том, что офицер, окончивший академию, может дальше как бы и не работать. Дескать, академический ромбик, словно поплавок, будет все время держать его на поверхности. Я отнесся к такой точке зрения скептически. Спросил замполита: «Получается, что ты становишься вроде как почетным офицером и больше ничего делать не надо?»
Жизнь доказала, что человек с такими настроениями очень быстро перестает реалистично оценивать себя и свое место в строю.
Вскоре мне пришлось выехать на сборы в Ростов-на-Дону. На обратном пути мы с начальником штаба батальона приехали в штаб своего полка, чтобы после решения служебных вопросов отправиться домой на своей батальонной машине. Вроде бы должна она подойти с минуты на минуту. Стоим, мерзнем, а «уазика» нет. В конце концов за нами пришел грузовик. Я спросил: «Что случилось?» Водитель ответил: «Так ведь на командирской машине замполит уехал на охоту».
На следующий день в брезентовом тенте «уазика» я увидел аккуратную дырку — след от случайного выстрела. Замполит и не думал отпираться: «Да, на охоту… Да, случайный выстрел…» Вот только на мой вопрос: «Кто вам разрешил туда ездить?», ответил так, как думал: «Ну я же оставался за комбата. Почему я у кого-то должен спрашивать разрешение?»
Пришлось этого офицера поставить на место. Мгновенно принял решение: «Чтобы вам в будущем было понятно, у кого вы должны спрашивать разрешение — я объявляю вам выговор!» С этим выговором от так и ходил восемь месяцев, пока я не снял его в преддверии своего перевода в Астрахань на должность начальника штаба 615-го полка, который также входил в состав нашей 54-й Ростовской дивизии ВВ МВД СССР.
В астраханском полку, которым в ту пору командовал Саламгерий Касполатович Царахов, будущий генерал-майор и начальник Саратовского высшего военного командного училища внутренних войск им. Дзержинского, мои новые сослуживцы тоже поначалу отнеслись к моему назначению с некоторой долей скептицизма: всего лишь капитан, а уже начальник штаба полка… Тем более, что командовать мне пришлось офицерами, которые были старше меня и по возрасту, и по званию: старший помощник начальника штаба — подполковник, помощники — майоры. Но, как оказалось впоследствии, это был чрезвычайно дружный офицерский коллектив, который после обычной притирки человека к человеку, хорошо принял меня и работал чрезвычайно эффективно.
О профессионализме командования этого полка можно судить хотя бы по тому, что мой тогдашний заместитель Михаил Лабунец впоследствии станет генерал-полковником, командующим войсками Северо- Кавказского округа ВВ МВД России, а заместитель начальника политотдела полка Анатолий Пониделко — генерал-лейтенантом, начальником ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской области. Я был искренне рад, что мои однокашники по училищу за это время возмужали и стали высококлассными специалистами. С ними было легко работать, и мы понимали друг друга с полуслова. Вскоре на моих погонах появилась майорская звезда. Но далеко не сразу — опыт управления штабом полка, в котором в то время служило чуть более тысячи человек.
Не мне давать оценку собственной работе, однако уже через два года, в начале июня 1977 года, я был назначен на должность командира 626-го Могилевского полка внутренних войск. Думаю, командование внутренними войсками семь раз подумало, прежде чем назначить довольно-таки молодого человека, майора, на эту должность, но лично для меня самым важным достоинством моего нового положения являлось то, что я вновь должен был начинать службу как бы с чистого листа. Полк только формировался на базе батальона Барановичского полка, и теперь предстояло сделать из него полноценную боеспособную часть — с казармами и учебными городками, с работоспособным коллективом управления полка, со своим Боевым Знаменем.
Откуда только ни прибывали офицеры в этот вновь сформированный полк: из Сибири, с Дальнего Востока, с Украины. Конечно, всем недоставало жилья, семьи офицеров приходилось размещать по общежитиям. Однако крышу, хоть временную, находили всем.
Настоящей удачей было то, что начальником штаба в этот полк был направлен и до весны 1978 года в нем служил Павел Голубец, дослужившийся впоследствии до генерал-полковника и должности первого заместителя министра внутренних дел России.
Павла я знал раньше — по Орджоникидзевскому училищу, в которое он поступил на год позже меня. Там мы и познакомились с ним: в санчасти, где я пребывал в качестве больного, а он — дневального. Быстро выяснилось, что мы — земляки, ставропольцы. Он — из Александровского района, я — из Апанасенковского. В последующем курсантская дружба переросла в офицерскую. Переписывались. Он, помню, в письме даже спрашивал у меня совета, как попасть ко мне, в Смоленский полк. Но мои инструкции ему не пригодилось: после окончания училища с отличием он был оставлен там же курсовым офицером, и мы на некоторое время потеряли друг друга из виду.
Каково же было мое удивление, когда после окончания первого курса Академии им. Фрунзе я узнал, что следом за мной туда же поступил и Павел Голубец. Ему, старшему лейтенанту, я передал по наследству ту комнатку на Волхонке, которую до переезда с Валей в академическое общежитие мы снимали в Москве. Тогда он только-только женился на своей Раисе Федоровне, и это наше первое московское жилище здорово ему пригодилось.
Получив полк, я очень обрадовался, что начальником его штаба назначен Павел — сильный, грамотный, чрезвычайно уважаемый мной офицер. Совершенно не случайно уже вскоре, через год, он стал командиром того самого Смоленского полка, в который хотел когда-то попасть после училища. Годы спустя он еще дважды станет моим заместителем: в пору, когда я командовал внутренними войсками МВД России, и тогда, когда я стал министром. Именно он в тревожные дни октября 1993 года в Москве возглавит оборону телецентра в Останкино, а на исходе первой чеченской войны после весьма нелицеприятных отзывов в российской прессе будет вынужден оставить пост первого заместителя министра внутренних дел. Моего заместителя. В полном соответствии с моим жестким решением: «Павел, мы должны расстаться…»
Во время нашего мужского, офицерского разговора не все мои аргументы были поняты им и не все показались справедливыми… Но время все расставило на свои места. Мы крепко дружим и сегодня. Павел прекрасно работает в одной из очень известных фирм, защитил кандидатскую диссертацию.
Но тогда, в 1977 году мы еще и не могли предугадать всех передряг, которые выпадут на долю нашей Родины, и тех испытаний, через которые пройдет наша с Павлом человеческая дружба.
Уже через год наш Могилевский полк по результатам командно-штабных учений был признан лучшим в 43-й Минской дивизии внутренних войск МВД СССР.
Несмотря на откровенную молодость — все таки было мне 30 лет, — за плечами у меня к тому времени было четырнадцать лет службы, одиннадцать из которых я носил офицерские погоны. С каждым днем прибавлялась уверенность в собственные силы. Опыт. Проверялись жизнью доставшиеся вместе с фамилией принципы. Я уже твердо знал, что открытые и добросердечные отношения между людьми приносят куда больше пользы, чем недомолвки. Понимал, что никогда не потерплю обмана,
