ранен) — в штаб бригады.
Когда Степан Назарович появился там, на него смотрели как на выходца с того света, а комиссар Шакиров крикнул: «Где Малеванчук? Давайте его сюда!»
Старшина, поспешивший с донесением, был разжалован в сержанты.
Глава 2. Оборона
Раннее июльское утро. Земля обезображена взрывами, как лицо оспой. Не закричит петух, не залает собака. Не увидишь мальчишек, идущих к реке с удочками. Деревни, расположенные на восточном берегу реки — напротив Воронежа, — обезлюдели. Брошенные хозяевами дома глядят сиротливо и мрачно. Но если внимательно присмотреться, то в избах, стоящих на берегу, можно увидеть пушки. Монастырщинка, Придача, Острожка стали основными позициями бригады, протянувшимися в общей сложности на двенадцать километров. Сосед слева — 100-я, справа — 121-я стрелковые дивизии. Бригада, заняв оборону, вошла в подчинение сороковой армии. Истребителям танков были приданы сто одиннадцатый и сто девятнадцатый отдельные стрелковые батальоны.
Пойма и река Воронеж отделяют наши войска от вражеских. Фашисты не могут наступать, но в Воронеже чувствуют себя в безопасности. Они грабят завоеванный город. Дома полыхают огнем. Видеть это мучительно. Красноармейцы рвутся в бой. Но не настало еще время наступления. В данный момент — задача сдержать врага. И по всей линии обороны роются траншеи, оборудуются огневые точки, укрытия, запасные позиции артиллерии. Инженерно-минный батальон минирует пойму реки.
Наша линия обороны с высокого берега хорошо видна фашистам. Поэтому основные работы, все передвижения ведутся ночью. А днем, стоит только пошевелиться, через реку летят вражеские снаряды. И попадания их довольно точны. Разведчики донесли, что немецкий корректировщик огня сидит на колокольне, которая находится неподалеку от берега. Этот наблюдательный пункт нужно во что бы то ни стало уничтожить.
Попытались снести колокольню из 76-миллиметровых пушек второй батареи, которая заняла оборону в селе Придача. Однако стрелять с основных позиций разрешено лишь в крайнем случае. Вот почему грузовики вывезли второй взвод с двумя орудиями километра за полтора от места расположения батареи. Огневую позицию заняли на открытом месте, неподалеку от поселка авиастроителей, жители которого эвакуировались.
Операцию предполагалось произвести молниеносно: сбить колокольню и тотчас возвращаться назад. Окапываться посчитали излишним.
Пристрелку вели фугасными снарядами. Командир взвода лейтенант Дедов наблюдал в бинокль место взрыва снаряда и корректировал стрельбу.
После четвертого выстрела со стороны противника просвистел ответный снаряд. Он разорвался, перелетев место расположения взвода метров на сто пятьдесят. Второй снаряд довольно крупного калибра, посланный с высокого берега, не долетел метров пять — десять. Тут и новичкам стало ясно, что перестрелка кончится не в нашу пользу: позиция противника намного выгодней. Однако Фазлутдинов и двое других бойцов, оказавшихся под огнем впервые, молчали, не желая показать себя трусами. Все лишь вопросительно смотрели на командира. А тот невозмутимо продолжал наблюдение, словно взрывов и не было. Тогда наводчик первого орудия сержант Гончаров (он попал в бригаду после госпиталя) крикнул необстрелянному лейтенанту:
— Товарищ командир, противник берет нас в вилку! Надо убираться!
— Без паники, товарищи бойцы! — крикнул в ответ Дедов. Но не успел он закончить фразу, как третий вражеский снаряд разорвался так близко, что осколки завизжали над головами и ударили в снарядные ящики.
Все поняли, что сейчас противник выстрелит залпом. И командир наконец скомандовал сняться.
Машины стояли неподалеку, за домами. Водители, не сводившие глаз с артиллеристов, моторы не глушили, поэтому подъехали мигом. Быстро подцепили пушки, побросали ящики со снарядами в кузова. И только успели отъехать, как на место, где стояли орудия, посыпались снаряды. Они создали завесу из пыли и дыма, под прикрытием которой машины ехали какое-то время. Но это продолжалось недолго. Противник увидел автомобили, когда дорога пошла на подъем. И тут началось! Снаряды рвались то справа, то слева, то впереди, то позади. В кузове, где ехал Фазлутдинов, наводчик Гончаров свалился набок, рядом с ним лежал в крови заряжающий, что-то истошно кричал подносчик снарядов.
Этот адский путь между взрывами продолжался несколько мгновений (машины нырнули в посадку, разъехавшись в разные стороны), которые показались вечностью. Фазлутдинов стоял в кузове, держась за кабину, стучал в нее, не замечая боли в руке, и кричал: «Быстрее! Быстрее! Гони!»
Но гнать было нельзя. Водители лавировали, меняя направление. И только благодаря этому снаряды, взрывавшиеся один за другим, не разнесли автомашины в щепки. Потеряв цель из виду, фашисты наугад пальнули по посадке еще пару раз и прекратили стрельбу.
Когда с кузовов начали снимать убитых и раненых, истекавших кровью, Фазлутдинову стало плохо. Он находился в таком состоянии, что посчитали ненужным брать его на похороны боевых товарищей. Лишь через два дня Лутфей избавился от нервного шока. Но и после этого еще долго вспоминал он изуродованные тела однополчан.
Более двадцати пробоин насчитали на машине, где ехал Фазлутдинов. Осколок свыше пятидесяти граммов пробил правый борт кузова, оторвал Лутфею штанину ниже колена, оставив на голени черный нагар, и угодил в грудь Гончарова, сидевшего у противоположного борта. Из четырнадцати человек, участвовавших в неудачной операции, выбыла половина, причем трое были убиты.
Так прошло для Фазлутдинова первое боевое крещение. И хоть было оно тяжелым, болезненным, но не сломало, а закалило. Через два года дивизионная газета «Суворовский натиск» писала в заметке о парторге Фазлутдинове: «В бою личным примером воодушевляет на подвиги».
Солдатами, как известно, не рождаются. Неудачная операция не прошла бесследно для лейтенанта Дедова и всей бригады. Колокольню, где свил гнездо фашистский наблюдатель, сбили из 203- миллиметровой гаубицы, не понеся при этом потерь.
В дальнейшем артиллеристы успешно выполняли и более сложные задачи. Бывало, обнаружат цель, тщательно подготовят данные, определят место огневой позиции. И лишь тогда, выкатив орудие на близкое расстояние, поражали прямой наводкой. Пока опешивший враг приходил в себя, успевали скрыться.
Когда на землю опускалась мгла, жизнь на восточном берегу реки Воронеж оживлялась. По данным, собранным днем, артиллеристы вели обстрел вражеских объектов. Командирам батарей пришлось перейти на режим сов: спать днем, а ночью бодрствовать, ибо под прикрытием тьмы фашисты могли начать наступление.
Как-то в августе лейтенант Халтурин, совершая ночной обход позиций, попал под минометный огонь и ощутил резкий удар в кисть. Попробовал сжать пальцы. Получилось. Ощупал часы на руке и понял, что осколок угодил в них.
Это были большие карманные часы, подаренные отцом, а затем переделанные в ручные. Погнутая осколком задняя стенка хронометра поранила руку. Но если б не эта случайная защита, осколок отрезал бы кисть напрочь.
Глядя на изуродованные часы, бойцы качали головами: «Повезло!..» Здесь, на фронте, где то и дело приходилось хоронить товарищей, в каждом везении и невезении виделся перст судьбы. Вспоминали, что говорил, что делал погибший накануне смерти, и каждому слову, жесту, каждому незначительному обстоятельству придавали особый, пророческий смысл.
Известно, что мистические настроения овладевают людьми в тяжелые периоды жизни. А что может быть тяжелей фронтовых будней, когда нет уверенности даже в том, что доживешь до конца дня? Вот почему некоторые бойцы видели чуть ли не в каждом явлении вещий знак.
На улице одного небольшого города путь нашим машинам, везшим снаряды, пересекла монашка,
