пригорода Воронежа, приподнялся со стула и тут же рухнул на пол. Пуля немецкого снайпера, влетевшая через открытое окно, попала ему в голову. Молодой парень умер не сразу. Потеряв сознание, он еще долго бредил. Бессильные помочь, медики, начальник радиостанции Юрий Рожин и другие бойцы, находившиеся поблизости, смотрели на умирающего со слезами на глазах.
Это был уже не первый случай, когда вражеский снайпер достигал цели. А фашисты ходили по своему берегу свободно. Наблюдая за ними, лейтенант Халтурин подумал о том, что среди уральцев много охотников, отменных стрелков…
Ночью выкопали окоп, замаскировали, а перед рассветом Халтурин и Симаков забрались в него. Начали наблюдать за вражескими позициями из бинокля. Ждать пришлось недолго. Немцы спустились к реке, за водой. Двоих фашистов уложили. Остальные разбежались.
Два дня после этого случая на вражеском берегу не было ни души. На третий появились женщины. Они шли за водой, размахивая ведрами на коромыслах. Странные какие-то женщины. Шагают широко и выглядят угловато. Сделали несколько выстрелов, просто, чтобы попугать. И когда на противоположном берегу возникла паника, обнаружилось, что в юбки влезли фашистские солдаты. Им без речной воды не обойтись: при эвакуации водопровод был выведен из строя.
Вскоре снайперский почин, возникший в пятой батарее, был подхвачен в других подразделениях. Организовали школу снайперов. Появились специальные винтовки — с оптическим прицелом. И к ноябрю 1942 года в бригаде было уже четырнадцать снайперов. В основном, из уральцев. За два последних месяца 1942 года они уничтожили триста восемьдесят вражеских солдат и офицеров. Особенно в снайперской стрельбе отличились Москалев, Лушкинов, Сидоркин, Шевцов, Чернуха, Шельтенов. О последнем из них на странице газеты «Иссык-кульская правда» за 24 февраля 1985 года вспоминал его однополчанин И. Д. Иванов:
«У нас в бригаде лучшим снайпером был Замит Шельтенов. На его счету было более ста убитых фашистов. Среди других снайперов он был наставником и учителем. «Враг хитер, а мы хитрее. Ведь мы свою землю защищаем. Нам каждый бугорок, каждая ямка должны помогать, а зима, снег — это родная мама: заройся — и тепло, и не видно… Нет ничего глупее, чем высунуться и получить пулю в лоб… Нужно выследить врага и уничтожить», — часто говорил он, поучая молодежь.
Это был опытный охотник, выносливый, терпеливый, очень осторожный и предусмотрительный. Придет, бывало, в окопы передней линии, расспросит, откуда беспокоит фашист, засечет огневую точку, заляжет, нацелится и ждет часами. Если противник не хочет попадаться на мушку, Шельтенов старается его вызвать на это. Он поручает своим помощникам в стороне поднять чучело или каску или пробежать на глазах у врага с поднятым над бруствером чучелом. Каждый день у него были новые хитрости, чтобы противник не привык и не соскучился. Заставлял чучело дать одну-две очереди из автомата, сажал его на лыжи и запускал с горы в сторону противника. И если трюк не удавался, за веревочку возвращал чучело обратно.
Были случаи, когда он выдвигался вперед, обвязанный веревкой. За конец, оставленный в окопе, мы должны были тянуть его по сигналу колокольчика, сделанного из консервной банки.
Однажды, это было в рождественские праздники — немцы отмечают их очень пышно, — Шельтенов затемно отправился в заранее выбранное место, оставив нам конец аркана. Хорошо замаскировался и ждал, наблюдал. Ждали и мы.
С утра было тихо. Немцы почти не шевелились. Не двигался и Шельтенов. Вот уже и обед прошел, а дела нет. И только когда стало темнеть, немцы зашевелились. Им привезли рождественские подарки и стали вручать. Немцы группами выходили из траншей, направлялись в тыл, за укрытие. Возвращались оттуда навеселе и с подарками в руках, прыгали в траншеи. Вот тут-то наш снайпер и улучил момент. Как только фриц подходил к траншее, снайпер нажимал на курок — фашист сваливался замертво вниз. Один, два, три, четыре, пять, а шестой так заорал, что фашисты подняли тревогу, открыли беспорядочную стрельбу. И мы считали, что наш товарищ пропал… Веревка молчала… Время тянулось долго… И стрельба прекратилась. Ночь опустилась над фронтом, и мы не знали: ждать или тянуть. Страшно долго длились минуты. Повалил снег. Наконец-то консервная банка зашевелилась. Стали тянуть веревку. Что-то очень тяжело. «Наверно, ранен», — мелькнула мысль. Каково же было наше удивление, когда увидели, что на лыжах лежал связанный долговязый фриц.
«Один фашист перебрал малость и потерял направление до туалета, — рассказывал довольный удачей Шельтенов. — Штаны снял… Я его крючком свалил, прикладом оглушил, рот — тряпкой, к лыжам пристегнул, и вот, мы дома! Фриц хочет поделиться с нами рождественским подарком».
Этот опыт был очень рискованным, и командование его запретило повторять. Но Шельтенов придумывал все новое и новое. Словом, выдумкам его не было предела, а главное — он появлялся там, где противник его не ожидал.
Когда начальник политотдела подполковник Артем Савельевич Заянчковский вручал ему партийный билет и сказал, что он теперь коммунист и должен быть очень осторожным: «Нас фашисты расстреливают на месте», Шельтенов ответил: «Я горжусь, что меня, простого колхозника, чабана, охотника из Киргизстана приняли в ряды великой ленинской партии… А насчет фашистов не бойтесь, я живым им в руки не дамся. Пока стучит сердце и видят глаза, я буду их убивать и убивать, как самых подлых и диких зверей!»
«А что ты делал, когда фашисты подняли тревогу и могли взять тебя в плен?» — спросил офицер.
«Я, товарищ подполковник, зарылся в снег: вспомнил, как мы с отцом в горах охотились на барса. Нам надо было поймать его живым. Отец учил меня хитрости. Это помогло и здесь. Правда, не барса, но фрица долговязого приволок!»
Вскоре нашу бригаду посетил Илья Эренбург. Он сфотографировал нашего снайпера и написал в «Красную Звезду» об одаренности, ловкости нашего народа и его ненависти к врагам на примере Шельтенова».
В конце очерка И. Иванов пишет, что судьба Шельтенова ему неизвестна. «Может, кто из наших однополчан, прочитав статью, отзовется?»
Старожилы Воронежа, наверно, помнят исторический памятник на восточном берегу реки — двухэтажный дом, в котором жил Петр I, когда по его указу строился первый российский флот. Это здание крепостью кладки соответствовало характеру своего бывшего хозяина. Мощные стены словно были рассчитаны на орудийный огонь. Вот почему наши снайперы, разведчики, корректировщики огня в этом доме, оказавшемся на передовой линии фронта, чувствовали себя довольно уверенно.
Из орудий каких только калибров не палили по дому Петра I фашисты. Порой здание надолго скрывалось из глаз за плотной пеленой взрывов. Но оседали частицы земли, и остов старинного дома выплывал, словно корабль из тумана. Глядя на него, красноармейцы вспоминали царя-преобразователя добрым словом.
Этот дом был для фашистов как бельмо на глазу, и они не раз предпринимали попытки овладеть им. Иногда немцам удавалось перейти замерзшую реку и выбить из старинного здания наших бойцов, но закрепиться им не давали. Разуверившись в возможностях использовать дом-крепость в собственных целях, враг, в очередной раз отбив его, заложил под стены динамит.
Случилось это в декабре 1942 года. Когда раздался мощный взрыв, разрушивший здание, фашисты посчитали, что с крепостью покончено навсегда. Но из обломков дома и после вылетали снайперские пули, уходили бойцы в разведку и по-прежнему четко выполняли свои обязанности наблюдатели и корректировщики огня.
Было в этом что-то символическое. Разрушенное здание служило своей земле, словно раненый боец, не пожелавший покинуть окоп во время боя.
Взорвав дом, фашисты просчитались, как уже не раз просчитывались, намечая даты взятия советских городов. Пройдя в победном марше по европейским государствам (танки часто пожирали километры с открытыми люками, из которых, высунувшись по пояс, гордо взирали победители), фашисты натолкнулись в России на такое ожесточенное сопротивление, что с ужасом заговорили о непознаваемой русской душе. Рассчитывая на внезапность удара, на значительный перевес в технике, они не учли
