Светлана удивилась:
— А на что мне?
Аниска покраснела: и в самом деле, а на что ей? Но ведь Аниска думала, что это интересно…
— А правда, что мне девочки рассказывали? — вдруг спросила Светлана. В блестящих глазах её светился смех.
— А что? — спросила Аниска.
— А про тебя. Будто ты, когда была маленькая, сидела на пруду с прутиком, лягушек пасла. Будто тебя пастушонок научил, а ты и поверила, что их пасти надо! — Светлана не выдержала, рассмеялась. — Правда?!
Аниска нахмурилась и не ответила. А она тогда почём знала, что их не надо пасти!
— Да, — вспомнила Светлана, — я же тебе заколочку принесла!
Она вытащила из кармашка маленькую блестящую заколочку, подобрала густые Анискины космы и заколола надо лбом.
— Ну вот видишь — и глядеть хорошо!
Аниска просветлела, заулыбалась, пощупала свои волосы и заколку в волосах…
На лужайке под липой послышались голоса. Что-то закричали, засмеялись.
Светлана насторожилась.
— Не уходи! — быстро сказала Аниска.
Но Светлана уже вскочила:
— Я сейчас! Я приду!
И побежала на лужайку. Аниска издали услышала её возглас:
— Ай! Белочка! Поймали белочку!..
Аниска и Николька долго ждали Светлану. Они сидели на ступеньках, кукла и мишка сидели рядом с ними. Голоса на лужайке вдруг затихли — видно, все убежали куда-то. Значит, Светлана сейчас придёт.
Но Светлана не приходила. Медленно прошёл час, начался другой. Незаметно собирались сумерки. Николька запросил каши. Аниска ждала и не уходила с крыльца.
На тропинке показался белобрысый Прошка.
— А девчонки где? — спросила Аниска.
Прошка флегматично ответил:
— В лес побегли. Белку пускать.
— А… Светлана?
— И она побегла.
Прошка ушёл. Из палисадника торчали обломанные ветки сиреневого куста. На них сидели и взапуски трещали молодые воробьи, будто смеялись над Аниской.
Аниска с минуту постояла молча, оглушённая гневом. Потом вырвала заколку из своих волос, бросила на дорожку и затоптала в пыль. Стиснув зубы, схватила Светланины игрушки, подбежала к палисаднику Тумановых и с яростью пошвыряла их через загородку. И плюшевого мишку, и кроватку, и куклу с чёрными кудрями. Аниска так боялась, что может нечаянно разбить эту куколку! А вот теперь швырнула её изо всех сил — и, если бы куколка разбилась, она не пожалела бы! Пускай разобьётся! Пускай Светлана больше никогда не подружится с Аниской, пускай!
Вечером пришла мать с работы и никого не нашла в избе. Николька один лежал и агукал на широкой кровати.
Вскоре пришла Лиза.
— Кто с Николькой оставался? — сердито спросила мать. — Одного бросили!
— Косуля оставалась! — ответила Лиза. — А я избу убирала… А сейчас за водой схожу!..
Она схватила вёдра и убежала на колодец, пока ей не попало: в избе-то и совсем не было убрано!
А Косуля тем временем обнимала в перелеске свою ласковую берёзку, прижималась щекой к её прохладной коре и шептала, еле удерживая слёзы:
— Ой как мне скучно! Ой как мне скучно-скучно!
А вечер этот был субботний. В первый раз за всё лето Аниска сегодня не вышла за околицу встретить отца.
Отец колол дрова. Сильные руки высоко вскидывали топор и легко, будто играючи, бросали его на круглый чурбак. Раз! И толстый чурбак развалился на две половины. Раз-раз — и вместо чурбака охапка поленьев.
Аниска подбирала свежие, пахнущие лесом дрова и носила их под навес. Там она складывала их в поленницу. Старалась укладывать ровно, чтобы поленница не развалилась.
Отец расколол все чурбаки, сел на завалинку покурить.
— Так где же это ты была, Аниска? — спросил он. — Мать жалуется — всё из дому убегаешь.
Аниска молчала, укладывала поленья. Отец спрашивал сердитым голосом, но Аниска знала, что это он её просто хочет попугать немножко, а сам ничуть на неё не сердится. Когда он был маленький, то так же, как Аниска, по целым дням в лесу пропадал.
Сквозь табачный дым на Аниску глядели прищуренные серые отцовские глаза. Это были добрые глаза большого, сильного человека, такого человека, который не обидит слабого, а за обиженного всегда заступится. Откуда ему знать, что Аниске трудно живётся на свете, что не умеет она дружить с девчонками, что терпит она от них всякие насмешки, а потому и убегает в лес, где каждый цветок ей улыбается и каждая птица кричит ей «здравствуй!»?
Аниска никогда не жаловалась отцу. Однако он знал всё, что у неё на душе, и никогда на неё не сердился.
Аниска укладывала дрова и молчала. Если бы не поссорилась она вчера со Светланой, сколько бы всего весёлого она могла рассказать отцу! А так что ж рассказывать? Ничего хорошего нет.
— Говорят, новая подружка у тебя завелась?.. А? — опять спросил отец.
Аниска бросила полено.
— А на что она мне? Пускай с другими девчонками водится. А что в ней хорошего-то? Зубы торчат, как у зайца. И не нужна она мне! И никто не нужен!..
Отец вздохнул:
— Эх, дочка, дочка. Нельзя так на свете жить. Плохо, когда тебе никто не нужен и ты никому не нужна. Уж как в этих делах разобраться — сам не пойму. Трудные это дела!
Из дома вышла мать с Николькой на руках. Она услышала его слова и усмехнулась.
— Страсть какие трудные дела — с девчонками не поладили! Есть о чём говорить — сейчас побранятся, сейчас и помирятся. Аниска сама крапива хорошая.
— Да ведь и крапива колется лишь тогда, когда её топчут да ломают… — ответил отец.
— Ну что выдумал!.. — Мать махнула рукой. — Будь к людям хорош, и люди к тебе хороши будут. А на обиды эти и вниманья обращать нечего — пустяки какие!
— А я ей не хороша была, да? — вдруг всхлипнула Аниска, и слёзы закапали на белые поленья.
Отец встал.
— Сходить в лес, сушнику посмотреть, подготовить… — сказал он, встал и засунул за пояс топор. — В то воскресенье лошадь обещали.
— Ну вот, — обиделась мать, — и так тебя по целым неделям не вижу!
А Аниска обрадовалась. Слёзы её сразу высохли.
— И я с тобой, папаня! Ладно?
— Ну, а как же! — отозвался отец.
— Оба чудные, — сказала мать и улыбнулась, покачав головой. — В лес каждый раз будто к празднику идут! Э-эх!
Аниска неподвижно стояла на полянке, озарённой солнцем, среди пышной пёстрой иван-да- марьи.
Деревья, полные солнечного спокойствия, окружали её, и откуда-то из зелёной чащи сыпался
