временем излечить мою болезнь, сделать в точности таким, как я описал только что. Совершенством. Так?
– Да, Шаман, и сейчас от своих слов не отказываюсь. Но где…
– Постой-ка, твое могущество. Я все еще не закончил. – Шаман резким жестом прервал вопрос колдуна. – Итак, ты обещал мне вершину эволюции. Но у меня было время поразмыслить. Я совершенно случайно пообщался с некоторыми из твоих ныне покойных колдунов. И знаешь, что я от них узнал? Что твоя теория – полный бред!
– Это еще почему? – занервничал Кащер. – Что они тебе наплели?
– А то, – Шаман перешел на злобный крик, – что все твои уродцы – бесплодны! У них ущербные гонады! И что бы ты ни делал, как бы ни чаровал – они все равно никогда не смогут продолжить свой род! А значит, все твои твари – не вершина эволюции, а ее тупиковая ветвь! Что это за вид, который не дает потомства? Что за вид, обреченный на вымирание? Ты меня обманул, Кащер! Понимаешь? Меня! Но мало того – ты обманываешь сам себя! Они уроды, Кащер, не более! Я не хочу становиться уродом! Им нет места среди нас!
– Нет! – растерянно возразил колдун. – Я обязательно что-нибудь сделаю, у меня получится, у них будут детки!
Я представил себе маленького, черного, только что родившегося безглазого пачвареныша, покрытого слоем густой слизи, – и меня чуть не вырвало.
– Я решил сделать следующее, ваше могущество, – уже спокойно сказал Шаман и вытряхнул из мешка на землю груду желтого металла.
Живые доспехи я узнал без труда.
– Доспехи? Я же сказал, где следует их спрятать! – насторожился колдун. – Зачем ты их сюда принес? Шаман! Зачем?
– За шкафом – традиционный ответ на вопрос «зачем?», – озвучил Шаман свою любимую шутку и с хладнокровным видом выудил из кучи железа щит и меч.
– Ты что же? Так расстроился? Думаешь, я тебя обманул? Теперь хочешь убить меня из-за этого? – сперва удивился Кащер, но вскоре, через мгновение, вовсю разразился диким сиплым хохотом, тыча в Сашку пальцем: – Еще один! Погляди-ка на своего дружка, он уже попытался! Захотел прилечь рядом? Я знаю твои способности, Шаман. Мы с тобой очень похожи. Однако даже не тебе сейчас тягаться со мной. То, что у тебя лишь в голове, – у меня во всем теле.
Тут я даже склонен был согласиться с нечистым. Кащер теперь обладал потрясающей быстротой, не намного, но превосходящей скорость самого Шамана. Уж кому, если не мне, сравнивать. Да и силушки у колдуна явно водилось побольше. Плюс эта его чертова регенерация!
На лице Александра Шамова играла холодная улыбка. Я с притихшим в ожидании сердцебиением следил за немой сценой. Что удумал мой друг? Неужели надеется победить колдуна за счет многолетних за спиной тренировок? Глухович уже и забыл, что ему надо уводить людей. Сами бойцы тоже, затаив дыхание, ожидали развязки. Скокс расположился на мешках поудобней – ему лишь попкорна не хватало. Даже Арлета оторвала от меня любящий взгляд и вовсю глазела на две напряженные фигуры.
– Ты прав, Кащер, мы с тобой похожи, – негромко сказал Шаман. – Поэтому я точно знаю все твои ощущения. Я знаю, как обострена твоя реакция, знаю, как быстры твои рефлексы. Они быстрее мысли. Знаешь, что такое рефлекс?
С этими словами Сашка не сильно, зато резко и неожиданно швырнул в колдуна щит и меч. Мой друг оказался на сто процентов прав. Не знаю, как поступил бы на месте Кащера обычный человек, но нечистый, не успев толком подумать, схватился обеими руками за брошенное оружие. Рефлекс, обычный рефлекс, отшлифованный мутацией до совершенства. По воровской сокровищнице полетел полный боли, недоумения и негодования рев.
– Твои колдуны совершенно случайно сболтнули мне лишнего, даже не догадываясь, что ненароком открыли тайну великого предводителя нечисти! – Шаман пытался перекричать оглушительное сипение твари. – Они сказали, что сам ты никогда не касался Живых доспехов – с самого момента их создания! Ты даже прятал их чужими руками, кривыми руками своих монстров. С чего бы такая брезгливость, а? Или это не брезгливость, а страх? Я ведь правильно все понял? Что скажешь, Кащер?
Кащер уже ничего не мог сказать. Он яростно боролся. Меч и щит вспыхнули ярким белым пламенем, потянули колдуна вниз, к земле. И вновь смерчем завьюжили вокруг него чары. Кащер изо всех сил пытался противостоять силе волшебников, заключенной в доспехах. Там, где он держался за оружие, с противным шипением горела кожа нечистого, поднимался дымок, неприятно пахнущий паленой органикой. Предводитель пачвар пытался избавиться от врученных ему подарков, разжать пальцы, выкинуть ненавистное железо, но доспехи прилипли намертво. Когда Кащер уже стоял на коленях, не орал, а лишь кряхтел и, с усилием выгнув спину, пытался оторвать руки от земли, к нему подскочил Шаман и ловко насадил чародею на голову шлем.
И вновь разразился в сокровищнице нечеловеческий вопль. Надевать на нечистого кирасу моему другу помогал уже очухавшийся и вовремя подоспевший на подмогу Скокс – нечистый дергался всем телом, яростно извивался и активно мешал людям наряжать себя. Когда последний элемент доспехов был надежно закреплен поверх могучего торса колдуна, весь комплект начал излучать яркое до боли в глазах свечение. Воздух вокруг пронзительно звенел, напрочь заглушив крики нечистого, дым от которого валил коромыслом.
Кащер мучительно умирал за свою идею, за свою правду, которая, возможно, тоже имела право существовать. Но только не в этом мире. Здесь, на Поляне, он не смог добиться своего – значит, не был прав. Он искренне хотел помочь больным людям, он по-настоящему хотел сделать человечество лучше, он верил, но его не послушали. Его победили. Ему не дали добиться своего. Он был неправ. Шаман собственноручно, на деле доказал полноправность своих странноватых гипотез.
– Дым столбом идет – зима будет морозная, – глядя на догорающее тело нечистого, философски отметила охотница.
От Кащера остались одни уголья. Последними потухли те два огонька, что заменяли колдуну глаза. Все! Не стало грозного предводителя нечисти, равно как и всех его мерзких отродий. Хотя кто знает, может, где- то в дебрях лесов осталась неприкаянно бродить пара-тройка пачвар и волколаков. Но что нам до них? Отживут свой век да и подохнут – ведь плодиться убогим не дано природой.
А теперь можно было смело благодарить того спецназовца, что вколол мне промедол. Когда все закончилось, внимание поневоле переключилось на ноющие раны и переломанные кости, лишь отдаленно намекавшие притупленной пульсацией, какой адской болью мне бы сейчас довелось наслаждаться, не введи боец анальгетик. Поначалу чувство тревоги вкупе с бушующим в сердце адреналином хоть как-то сглаживало действие опиата, однако теперь, когда опасность миновала, наркотик сразу бросился дурманить голову. Мысли спутались, картинка в глазах весело удвоилась, а веки наперегонки рванули вниз. Последнее, что я заметил, было не на шутку обеспокоенное лицо Арлеты и пружинистой походкой приближающийся Шаман. Друг был таким радостным…
Приснившийся мне красочный бред вообще не подлежит никакому описанию. Да я и не помню особо, что там привиделось моим одурманенным извилинам. Знаю лишь одно – приятных ощущений было мало. Я очнулся в небольшом темном шатре, лежа на высокой жесткой кушетке, и сразу протяжно застонал. Половину тела можно было смело снимать в фильмах про мумию – забинтовали на славу. Левую руку в согнутом положении привязали к туловищу, а к правой плотно пристроили кусок деревяшки – скорее всего, древко от копья. Так вот как себя чувствуют неудачливые каскадеры и выжившие жертвы крупных аварий. Я мог без лукавства сказать, что во мне болит все, но это неотъемлемая привилегия бабулек в кабинете участкового терапевта. Нет, все-таки некоторые детали организма оказались здоровыми и нетронутыми, например пятки. Остальное явно желало участи получше. Из-за сломанной ключицы я не мог отвести левую руку даже на сантиметр в сторону, поврежденное предплечье позволяло в полной мере использовать лишь указательный и большой палец правой кисти, а благодаря множественным переломам ребер и общей порванности корпуса даже такой бесхитростный, но требующий регулярности акт, как вдох, осуществлять было проблематично. Многострадальная голова уже, видимо, привыкла к сотрясениям и держалась довольно стойко.
Но вся эта боль стоила той картины, что я видел рядом с собой. Опершись локотком на край кушетки,
