— У нее остались на плечах следы, — сообщил Вольницкому патологоанатом. — Они появились перед смертью, если бы она прожила дольше, превратились бы в синяки…
— А ты не мог бы сказать это по-человечески?
— Ладно, попытаюсь растолковать некоторым бестолковым. Итак, прима — на плечах, противник держал ее крепко и отталкивал…
— А ты откуда знаешь, что именно отталкивал, а не просто держал или тянул к себе?
— По следу большого пальца, самого сильного, если бы тянул, пальцы сложились бы по-другому, вот так… — Он схватил Вольницкого и на нем показал, как именно. Комиссар не сопротивлялся, хотя доктор чуть не загнал его в умывалку. Во всяком случае, расположение оставленных пальцами следов понял. — Второе: следы на грудной клетке… ну, чего испугался? Я больше не собираюсь на тебе демонстрировать.
— Потому что я понял. Я на тебя не бросаюсь…
— О, усек. Правильные ассоциации, опять же — ее отталкивали. В протоколе я тебе всего этого не напишу, но сейчас выскажу частным образом. Итак, следы отталкивания на грудной клетке. И третье — удар! Самое главное. Сильный удар повыше грудины, почти в шею, кулаком. Повреждено дыхательное горло. Этот удар должен был отбросить ее назад с такой силой, что она упала с размаху. Если бы не угодила на угол батареи, ударилась бы затылком, но она грохнулась на чугунную окантовку батареи, так что сломала шейные позвонки. Была жива еще несколько минут, и следы успели появиться, едва заметные, но бесспорные.
— Я тебя правильно понял: на убийцу нападали, он отталкивал нападавшего, пока не потерял терпение — потому и врезал как следует?
— Именно так. Насколько мне известно, нападала женщина? Я не знаю, какая там создалась ситуация, но драки не было, они не дрались. Мне так и представляется баба, которая пристает к мужику, а тот сопротивляется. Джентльмен, чтоб ему… не врезал ей по морде, только, злой как черт, все отталкивался. Вот какая картина вырисовывается.
— Так и напишешь?
— Немного другими словами, но вывод любой дурак сделает однозначный.
Учитывая то, что следователю было уже известно о приставаниях Майхшицкой к садоводу, нарисованная доктором картина ее смерти казалась весьма вероятной.
Теперь он бросился в лабораторию.
В нормальной ситуации он получил бы результаты экспертиз не раньше чем через два дня, но эмоции — дело заразительное, эксперты отложили все прочие дела и выдали Вольницкому результаты вне очереди. Видимо, Вольницкий излучал раздирающее его нетерпение, которое передавалось окружающим. И в результате первую информацию получил еще в тот же день: там действительно был их первый покойник, Мирослав Кшевец!
Больше всего отпечатков пальцев оставила несчастная жертва. Более ранние переплетались со следами какой-то другой женщины с твердыми мозолистыми руками, по всей вероятности уборщицы.
Эти отпечатки чаще всего попадались в ванной, в кухне, на пластиковых рукоятках щеток и метелок с совочками. А самые поздние отпечатки пальцев покойной перемежались со следами пальцев Мирослава Кшевца. Сам он не слишком много их оставил. В основном в ванной, в комнате, немного в кухне. Больше никуда не заходил.
Следы обуви, тщательно обработанные, свидетельствовали о том, что в квартиру вошли два человека, один в женских туфлях на каблуках, второй в спортивной теннисной обуви, после чего обе пары заменила другая обувка: нормальные мужские ботинки на обычной подошве и женские туфли на высоких тонких каблуках с мягкой подошвой, из разряда домашней обуви. Больше всего пол был затоптан в одном месте, приблизительно в середине комнаты, и, если бы не труп на батарее, можно было бы думать, что двое, мужчина и женщина, танцевали на ограниченном участке пола.
Танец Вольницкий исключил.
И еще одно доказательство, чрезвычайно важное. Зараженная безумной спешкой комиссара, лаборатория сразу же изучила волосы нового трупа. И те три волосинки, которые обнаружили на одежде покойника, оказались принадлежавшими новой жертве нападения. Выходит, ни одна брюнетка не была в близком контакте с паном Мирославом, отпадала наиболее подозрительная девица в красном жакетике.
Вольницкий почти примирился с этим. Он прекрасно представлял те сцены, которые разыгрывались в квартире покойной. Каким-то непонятным способом Майхшицкая заманила к себе Кшевца, вот только непонятно, как ей это удалось.
И в тот момент, когда он ломал над этим голову, зазвонил его сотовый. Со следователем хотел говорить водитель полицейской машины техников.
Заикаясь и повторяясь от смущения, он сообщил следующее.
Он уже сидел в кабине своей машины, техники заканчивали работу, вот-вот выйдут. И тут к нему подошел паренек и с горящими любопытством глазенками спросил, что тут случилось. Узнал, что ничего не случилось и не его это дело, обиделся и повернулся, чтобы уйти, да, к счастью, водителю вспомнился разговор следователя с доктором, причем комиссар жаловался, как трудно в этом районе найти свидетелей, раз-два и обчелся. Он окликнул мальчонку, велел не дуться, но и не болтать, а ему, в виде исключения, он, шофер, скажет, что случилось. Да, случилось, только не сегодня, а в прошлое воскресенье. Мальчик был польщен, что ему доверена такая тайна, слушал с горящими глазами, и в свою очередь кое-что сообщил шоферу, видно, неглупый паренек попался. Живет он тут же, в последнем доме, и в воскресенье, когда шел к себе домой, вот тут из машины вышли два человека. Он обратил внимание потому, что мужчина был в теннисном костюме, здесь у них это редкость, знаете, во всем белом, а женщина сильно хромала. Теннисисту было очень трудно и ее вести — она совсем на нем повисла — и нести довольно большую сумку с теннисными принадлежностями — она у него на плече болталась. Наконец он как-то пропихнул в дверь хромую даму, а парень отправился домой обедать.
Водитель очень извинялся, что сразу не сообщил об этом комиссару, тут как раз вышли техники, и они очень торопились, их надо было срочно отвезти в лабораторию. А мальчонка исчез как-то сразу, он даже не спросил у него, как зовут, и точный адрес не узнал. Но когда он рассказал экспертам о разговоре с мальчиком, те велели ему сразу же звонить комиссару, что он и делает. И очень извиняется. Если надо, после работы пойдет мальчонку разыскивать.
Вольницкий сказал: не надо. Вот он, неожиданный счастливый поворот судьбы, не надо снова тратить силы и время, подумать только, он сам дошел до всего своим умом, свидетель лишь подтвердил то, о чем он догадывался, — покойница хитростью завлекла в дом адониса, а свидетель никому не понадобится. И без него хватит вещдоков. Подарок небес! Блаженство залило душу.
Итак, хитростью, притворившись хромой, дама заманила объект в дом, тот не мог отказать, довел мымру до квартиры. Там она наверняка еще малость посимулировала, без труда уговорила принять душ, сумка свидетельствует — нормальная одежда была у него с собой, он помылся и переоделся. Возможно, у него были какие-то планы, он решил сделать это здесь, не тратя времени на поездку домой. Она за это время успела выздороветь, перестала хромать, накрыла стол, Наверняка запахи со сковороды и из духовки усилили аппетит гостя, кто же откажется вкусно поесть? По всей вероятности, она еще раньше заперла двери, спрятала ключ, хохоча от радости. Вольницкий словно наяву услышал торжествующее ржанье отвратительной жабы.
Тут следователь даже испытал нечто вроде жалости к садоводу, ведь и ему приходилось в жизни встречаться с такими отвратительными и настойчивыми бабами, не она одна такая на свете, а покойный казанова возбуждал в женщинах особенно сильные чувства. Вот она и вознамерилась уж тут добиться своего, благо обстоятельства сложились так для нее благоприятно. Во всяком случае, так ей казалось.
А он уперся. И чего, спрашивается? Вон чем закончилось… Впрочем, все это сложилось в воображении следователя, ни его, ни ее уже не спросишь. Вот разве Пасечники что-нибудь прибавят? Как только вернутся домой, он сразу явится к ним. А до тех пор остается еще одна женщина, прекрасно знающая Кшевца и при этом смертельно влюбленная в него. Вандзя Сельтерецкая.
