— Не знаю. Хотя нет, знаю. Может быть, потому, что я редко общаюсь с молодыми людьми.
Об этом он не задумывался. Конечно, отец ведь на двадцать пять лет старше ее. Она могла бы быть его дочерью. Старшей сестрой Матиаса. Когда он летел сюда, он решил воспринимать отца и Верену как супружескую пару, хотя знал, что это будет нелегко. Однако все оказалось по-другому. Их отношения были совсем не похожи на отношения Юргена и Ренаты. Они не были родителями. С одной стороны — преуспевающий мужчина в летах, с другой — жена, похожая на девочку. В разговорах друг с другом они усвоили легкий, полный юмора тон. Казалось, что они постоянно разыгрывают друг друга, даже тогда, когда речь шла о серьезных вещах. Матиас находил их манеру общаться довольно утомительной. Им, похоже, она тоже не всегда легко давалась.
— У вас нет молодых друзей? — спросил Матиас.
Верена покачала головой.
— Все примерно в возрасте твоего отца, — сказала она.
— Это, наверное, скучно? — поинтересовался Матиас.
Она задумалась и ответила не сразу.
— Нет, — сказала она потом, — у меня есть моя работа. И Юрген.
— Почему он у тебя на втором месте?
— Так, не знаю. Это ни о чем не говорит.
— Сколько времени вы здесь живете? Три года, — подсчитал Матиас. — С тех пор ты ни разу не была в Европе. Почему?
Верена не снижала скорости, хотя улица поднималась в гору. Если остановиться на холме в местечке Шерри Три, то открывался совершенно новый вид. Неожиданно перед вами возникало потрясающей красоты море, оно просвечивало сквозь нежно покачиваемые ветром красные деревья, сталкивалось с волнами зарослей тростника на берегу, было прекрасным фоном для древних ветряных мельниц.
— Мне нравится этот остров и моя жизнь здесь, — сказала Верена, прежде чем они поехали дальше. — Меня не интересует, что происходит на родине. С тех пор как умер мой отец.
— А твоя мать?
— Я ей не нужна. Я больше не важна для нее.
На мгновение Матиас позавидовал Верене, но потом счел ее слова странными.
Они подъезжали к восточному побережью. Эта сторона острова, изрезанная под натиском океана ущельями, была более неприступной и суровой, чем западная. Сады Андромеды тянулись полосами террас по горе. Вниз по склону, образуя на своем пути водопады, текла маленькая речушка. У подножия горы она впадала в маленькие озера, покрытые водяными лилиями. Растительность здесь демонстрировала все, на что была способна в благоприятных температурных условиях. Буйные заросли взрывались неожиданно яркими красками цветов. Ничто здесь не отмирало, оставаясь вечно юным.
Матиас медленно шел за Вереной, она часто оборачивалась, желая увидеть удивление и восхищение на его лице, но он был уже не в состоянии воспринимать окружающее и уклонялся от всего, с чем больше не справлялось его сознание.
— Мирабилис нигде не образует таких густых и богатых зарослей, как здесь. Туя, олеандр, филодендрон вытесняют у нас даже пальмы. Ты видел когда-нибудь такие амариллисы и стрелиции? Матиас! Иди сюда!
— Мне хватает того, что я их вижу, — устало объяснил Матиас, — я не хочу запоминать названия.
— Не будь таким равнодушным, всем этим нельзя не восхищаться. Здесь все цветет и ты расцветаешь тоже.
Она побежала вперед. Было жарко. Матиасу вдруг все надоело. Расстояние между ними увеличивалось. У него никогда еще не возникало таких странных чувств к Верене, как сейчас. Она стояла вверху на выступе скалы и махала ему рукой из-под дерева, широко раскинувшего свои ветви.
— Здесь тень, — кричала она, — но будь осторожен, листья этого дерева ядовиты.
Когда он пришел туда, ее уже не было. Он прислонился к стволу дерева, посмотрел вниз на море. Сейчас оно было спокойным, гладким, светлым и простиралось внизу, насколько хватало глаз. Он захотел пить, ощутил на языке вкус корицы и рома. Верена появилась на минутку, но потом опять исчезла. Она перебегала, выкрикивая названия, от ярко-красного фламбойя к нежно-розовой герани, от цветущего лиловыми цветами кустарника к желтым звездочкам орхидей. Она обращала его внимание на вытянутые зонтики петреи, подпрыгивала, стараясь сорвать ветку эвкалипта с оранжевыми цветами, играла большим круглым плодом гуайи, трясла стрелку дикого банана, усеянную пурпурными цветками.
— Ты должен взглянуть на это, Матиас. Пожалуйста.
— Оставь меня в покое, — сердито сказал Матиас. — Я больше ничего не хочу видеть.
Она сдалась, но обиделась. Она не сразу вернулась обратно, а ушла по узкой, горячей тропинке, оставив его одного. Он ждал ее. Он не мог ее понять.
Потом они сидели на берегу пруда. Над водой склонились орхидеи и медленно раскачивались лианы.
— Я стараюсь со всем познакомиться, — сказала Верена. — Только в этом случае я смогу здесь жить. Жалко только, что я не умею нырять. Я боюсь.
— Ты боишься? — Матиас был удивлен. — Но в этом нет ничего страшного. Нырять прекрасно. Мне понравилось это с первого раза. Возьми и нырни. Что, собственно, может произойти?
— Юрген тоже так говорит. Что ты видел под водой?
— Ах, массу интересного. Рыб, растения, кораллы. Все такое необычное, незнакомое. Мир, который нельзя понять сразу. Ты плывешь, а он уплывает от тебя. Но, несмотря ни на что, чувствуешь себя легко и свободно и мечтаешь завоевать его.
— Это мне нравится. Я хочу завоевать здесь все, я должна это сделать. Да, ты прав, я все-таки научусь нырять. И не буду этого откладывать.
— Какое странное Рождество у вас получается, — сказал Матиас.
Верена засмеялась.
— Рождественская звезда цветет у нас круглый год, — сказала она. — Рождество или есть, или его нет. Его, конечно, можно представить. Но я от этого отказалась.
— Пойдем, — сказал Матиас, когда Верена начала подробно рассказывать об истории одного здания в Джонс Чарч, которое было заложено первыми британскими поселенцами в начале семнадцатого века.
— Хорошо, я не буду рассказывать, — сказала она разочарованно, — если ты не хочешь со мной говорить, пожалуйста. Но кое-что я все-таки покажу тебе напоследок.
Она побежала по дорожке старого кладбища, расположенного вокруг церкви, нашла среди обветренных старых камней надгробие и позвала Матиаса.
— Когда я бываю здесь, я всегда прихожу сюда, — объясняла она, — иногда сажусь и думаю о судьбе того, кто здесь покоится. Меня очень интересует его жизнь, не знаю почему. Это потомок византийского императорского рода. Он долго скрывался от врагов и наконец поселился здесь. Потом он двадцать три года служил в здешней церкви. Он жил здесь совсем иначе, чем раньше, а потом умер.
— Ну и что дальше? — сказал Матиас, которому все это было неинтересно.
— Ничего, — ответила Верена.
Она подошла к каменной ограде и стала смотреть на горизонт, туда, где море сливалось с небом. Она стояла спокойно, неподвижно, оперевшись руками о камни. Ее волосы, несмотря на темный цвет, светились.
В парке у замка Сем Лорд их уже ждал Юрген. Он сидел за белым столиком под светло-голубым зонтом с белой каймой и пил пунш.
— Халло, — сказал он, увидев Верену и Матиаса, и встал. — Верена показала тебе последние тайны Барбадоса? — обратился он к сыну.
Матиас кивнул и на остальные вопросы отвечал односложно, объяснив, что есть он не хочет.
— Но я уже заказал, — ответил Юрген бодро, — и позволил себе выбрать за вас. Через полчаса нам накроют столик на террасе. Верена, пойди переоденься. Матиас, для тебя я захватил галстук и пиджак. Вечером здесь не очень-то охотно принимают посетителей в спортивных костюмах.
