выстроившиеся в парадную шеренгу вдоль всего пути до генеральской резиденции, где Эдуарду предстояло пожить на первых порах.
Шагая вдоль шеренги, он с трудом сдерживал чувство недоуменного презрения и брезгливости, которое вызвал у него неряшливый вид этих людей. Все в них — и неопрятная форма, и отсутствие выправки — неприятно поразили юношу. «Ладно, немного подождите, — думал он, не без возмущения мысленно обращаясь к генералу. — Подождите немного, и я втолкую вам, что такое дисциплина». Эдуард радостно предвкушал, как заставит каждого из этих людей стать безукоризненной деталью хорошо отлаженной военной машины.
Генерал О'Хара, преисполненный гордости оттого, что ему выпала честь встречать на вверенной ему территории сына самого короля, не жалел ни сил, ни средств на развлечение гостя. Ежедневные балы и приемы, где собиралось все высшее общество — и гражданское, и военное, — вошли в порядок вещей. Штатские представляли собой разношерстую многонациональную толпу, и все как один старались подольститься к Эдуарду. Чтобы снискать его расположение, они готовы были едва ли не лизать ему сапоги.
Однако, превращаясь на балах в «прекрасного принца», в обычные дни молодой принц оставался полковником Гельфом, старшим офицером гарнизона, где жизнь, начинавшаяся очень рано с утренних построений на плацу, представляла собой долгие часы изнурительной тренировочной муштры. В итоге Эдуард оказался непопулярным как у солдат, так и у офицеров, не привыкших к раннему подъему.
Однако Эдуард продолжал придерживаться жесткой линии. К тому времени с помощью капитана Крофорда он подыскал себе небольшой домик и. пока с его же помощью обзаводился всем необходимым, обнаружил, что имеющаяся у него сумма в пятьсот фунтов стерлингов несказанно далека от цифры, способной прийти в согласие с его запросами.
И все же, когда дом был готов для проживания, он вдруг понял, что еще никогда в жизни не был так одинок. Ему так и не удалось подружиться ни с кем из младших офицеров, роптавших на строгие порядки и жесткую дисциплину, которые он ввел в гарнизоне. Что касается женщин, то их в Гибралтаре было совсем мало. Среди них, конечно, нашлось бы несколько озабоченных устройством своих дочерей мамаш и бесчисленное множество жаждущих интрижки жен — у этих чуть ли не на лбу было написано, что они в любой момент готовы стать самыми благоразумными любовницами.
Как и в Женеве, в Гибралтаре буйно процветала проституция. Иногда в минуты особо острого одиночества и уныния Эдуард наведывался в бордель, но всякий раз после такого посещения лишь ненавидел и презирал себя. Как ему не хватало такой дамы сердца, какой была Аделаида!
Внезапно его осенила идея. Почему бы не пригласить сюда ее сестру Викторию с младенцем? Мысль о том, что он увидит малышку вновь, привела молодого человека в восторг. Перед отъездом из Женевы он навестил их и тогда, помнится, поразился перемене, произошедшей с малюткой за столь короткое время. Крошечное красное сердитое личико разгладилось и сделалось поистине ангельским. До чего же приятно было бы ему наблюдать за тем, как растет его дочь!
Приняв решение, Эдуард не стал медлить с его претворением в жизнь. Посвятив в тайну своего слугу Море, он немедленно отослал его в Женеву, с тем чтобы тот привез к нему мадемуазель Викторию Дюбо и малютку.
Чтобы заполнить время ожидания, он присмотрел подходящее жилье и няню для ребенка. Разумеется, им придется осторожничать. Виктория могла представиться одинокой вдовой с маленькой дочерью на руках… а он, как якобы давний друг, время от времени навещал бы их. Интересно, окажется ли Виктория такой же мягкой и уступчивой, как Аделаида?
Между тем капитана Крофорда заменили полковником Саймсом, и тот, узнав о долгах, которые успел наделать Эдуард при своей зарплате полковника в пять тысяч фунтов, пришел в ужас и немедленно принялся выяснять, куда уходят деньги.
Наконец наступил день прибытия Виктории. В то утро учебные построения на плацу были прекращены непривычно рано, поскольку Эдуарду доложили, что судно уже прибыло в гибралтарскую гавань и в эту минуту пассажиры сходят на берег.
Эдуард влетел в дом словно на крыльях. Конец одиночеству, конец душевной тоске! Море ждал его в прихожей.
Схватив слугу за руки, он воскликнул:
— Ну наконец-то, Море! Я благодарен тебе тысячекратно! Куда ты проводил даму? В библиотеку? — Он бросился к двери, распахнув ее в нетерпеливом порыве.
Виктория Дюбо встретила его реверансом, но лицо ее было непроницаемо. Эдуард отметил про себя, что она далеко не так мила, как Аделаида. Что-то тревожное и зловещее было в ее лице. Оглядевшись по сторонам, он вскричал:
— А малышка? Где же она?
— Умерла.
— Умерла? Как? Почему?
— Она умерла в море, по дороге сюда. — Голос Виктории оставался столь же непроницаемым, как и ее лицо. — В море ее и похоронили.
Эдуард не мог найти слов. Все счастье, какое он с трепетом предвкушал, теперь было погребено на дне Средиземного моря. Виктория первая нарушила тишину. Голосом пронзительным и резким она почти закричала:
— Но вы же не станете винить в этом меня?!
— Как это произошло?
— Шестимесячная малышка очень нежное создание, сэр. Она не выдержала дальнего путешествия… — И Виктория пожала плечами в знак того, что ей больше нечего сказать.
— Вы должны извинить меня, мэм. Я прямиком из казармы. Я распоряжусь, чтобы вам принесли что- нибудь перекусить. Позже мы сможем поговорить, и я провожу вас в ваш дом.
Возможно, смерть ребенка с самого начала стала препятствием для установления между ними дружеских отношений, ибо Викторию было не так легко завоевать, как Аделаиду.
Порой она утверждала, что занимается с Эдуардом любовью только для того, чтобы тот не сгорел совсем от одолевающего его желания. Когда же он гневно обвинял ее в женской холодности, она смеялась ему в лицо:
— Но девушка должна соблюдать осторожность, сэр. Если бы моя сестра думала об этом, то была бы сейчас жива.
Вскоре Виктория начала жаловаться на скуку. Если не считать визитов принца, которые при сложившихся обстоятельствах быстро сделались менее частыми, она не виделась ни с кем, кроме горничной. Эдуард сочувствовал ей и, когда Виктория объявила, что в одном из театров Марселя ее ждет ангажемент, лишь с поспешной готовностью согласился организовать ее отъезд.
Только через несколько дней после ее отъезда полковник Саймс позволил себе осторожно затронуть эту тему:
— Сэр, я… рад, что вы расстались с этой дамой…
Эдуард смотрел на него в немом изумлении. Насколько много известно Саймсу?
— Может, вы изъяснитесь понятнее? — высокомерно ответил он.
— Все мы здесь, сэр, были осведомлены о ваших отношениях с этой дамой. И более всех я, на которого возложена незавидная задача докладывать его величеству о каждом вашем шаге…
— Вот как, черт возьми?!
— Так точно, сэр. Я могу понять ваши чувства, но теперь, когда она уехала, я осмелюсь просить вас, сэр, не повторять больше… э-э… подобных похождений…
— Тогда как, по-вашему, я должен справляться со скукой в этом богом забытом месте? — холодно поинтересовался Эдуард.
— Видите ли, сэр… другие офицеры, например…
— Да многие из них открыто живут с любовницами! А остальные наслаждаются обществом жен своих коллег по гарнизону!..
— Согласен с вами, сэр. Конечно… Но вы сын его величества!
— Однако от этого я не перестаю оставаться мужчиной! И я спрашиваю вас еще раз: что прикажете
