иерархи, кои 'всяку власть мирскую не точию не за дело Божие имеют, но и в мерзость вменяют', другими словами- обвинялись в политическом преступлении. Направление главной стрелы было очевидно - она метилась в Стефана Яворского, местоблюстителя патриаршего престола. Так обнажался замысел царя - упразднить патриаршество, скреплявшее церковную оппозицию. Полностью антипатриаршая программа была реализована Феофаном в 'Духовном регламенте' (1721) и 'Правде воли монаршей' (1722), которые получили статус государственных законодательных актов.
Превосходство монархии, согласно Прокоповичу, подтверждается общеисторическим опытом человечества. На его взгляд, монархическая форма правления является наилучшей потому, что ею управлялись и управляются народы в своем большинстве как в прошлом, так и в настоящем, к ней их привели не просто 'умствования философские, но самая вещь, самое искусство и нужды'. Власть монарха есть 'верховная, высочайшая и крайняя власть', не подлежащая никаким законам человеческим. Титул 'Царское Величество' означает абсолютное превосходство над всеми другими как во власти политической, так и в чести. Монарх соединяет в себе законодательную и судебную власти, и долг подданных - 'без прекословия и роптания' выполнять его указы, законы и повеления. Народ своей воли не имеет, он отдал ее полностью монарху при его избрании. Стало быть, монарх обладает властью на основе общественного договора. Отсюда вытекают обязанности государя: 'Двоих ради вин наипаче бывают достойны цари: 1) аще врагов державы своей побеждают, 2) аще добро творят подданным своим, храняще правду, на честь возводящие достойных, недостойных же низлагающие тихостью, кротостью и любовью
50
повелевающие и, словом рещи, аще так царствуют, да царствия их ради блаженную жизнь имуть людие'. Таким образом, высшая цель государства - благо народа ('всенародная польза'), которое достижимо лишь при монархическом правлении.
Богатый материал для подкрепления своих абсолютистских воззрений Феофан Прокопович находил в отечественных древностях. Вся история России представлялась ему сплошной борьбой за централизацию, создание единой государственности. Мыслитель считал, что только в результате раздробленности, усобиц и ослабления Россия подпала под монголо-татарское иго, подверглась нашествию немецких рыцарей, шведских, польских, литовских князей и королей, которые ее 'аки разметанную махину (стыдно вспомнить) тиранским владением топтать начали'. Прокопович высоко оценивал объединительную деятельность московских князей, их 'собирание Руси'. С особым пиететом он относился к Ивану Грозному, который, 'познав истинную вину смертоносныя болезни', 'прежнюю силу российскую, раздором умерщвленную, союзом воскресил и оживил'. Когда же Русь снова пришла к единению, превратилась в единое государство ('аки бы срослась в единое тело'), 'тогда не только вышеупомянутых тиранов своих под своя ноги подвергла, но сверх того превеликая и дальные царства и княжения приняла под крылия свои'. Феофан сознательно объединял рождение российского абсолютизма с геополитическими реалиями старомосковской политики, стремясь придать историческую правомерность и законность имперским притязаниям Петра I.
Именно имперско-абсолютистский идеал требовал немедленного устранения церковной автономии и ликвидации патриаршества. Двоевластие больше не могло быть терпимо. Феофан Прокопович, выполняя волю царя, составил 'Духовный регламент', в котором определялось новое положение церкви в системе российской государственности1.
В трактате прямо говорилось о недопустимости никакой самостоятельной силы, не только противостоящей, но даже просто стоящей рядом с самодержавием. Двоевластие в лице царя и патриарха может иметь страшные последствия для целости и спокойствия государства, особенно из-за возможности вовлечь народ в политические распри. 'Ибо простой народ, - писал Феофан, - не ведает, како разнствует власть
51
духовная от самодержавной, но великою высочайшего пастыря (патриарха. - A3.) честию и славою удивляемый, помышляет, что таковый правитель есть то второй государь, самодержцу равносильный, или и больши его, и что духовный чин есть другое и лучшее государство, и се сам собою народ тако умствовати обыкл... Тако простыя сердца мнением сим развращаются, что не так на самодержавца своего, яко на верховнаго пастыря, в коем-либо деле смотрят'. Если же случится какое 'нестроение' между ними, народ больше верит патриарху, нежели мирскому правителю, и за него идет 'поборствовати и бунтовати'. Подобными фактами, как отмечал Феофан, полна история Византии и Рима. Патриаршество привило русской церкви 'папежский дух'. Чтобы искоренить его, необходимо взамен 'единого правителя духовного' ввести 'соборное управление' церковью, наподобие других ведомств и учреждений единого централизованного государства, возглавляемого самодержавным светским государем. Только тогда церковь будет споспешествовать 'общему благу', заботиться о просвещении и воспитании народа.
Важное место в 'Духовном регламенте' отводилось борьбе с многочисленными суевериями, бытовавшими в русском обществе. Их существование объяснялось невежеством духовных пастырей, отсталостью России от Запада. 'Когда нет света учения, - говорилось в нем, - нельзя быть доброму поведению церкви и нельзя не быть нестроению и многим смеха достойным суевериям, еще же раздорам и пребезумным ересям... И если посмотрим чрез истории, аки чрез зрительные трубки, на мимошедшие века, увидим все худшее в темных, нежели в светлых учением временах'. В трактовке образования 'Духовный регламент' исходил из теории двойственной истины: 'А то видим, что и учились все древние наши учителя не токмо Священного писания, но и внешней философии, и кроме многих иных славнейшие столпы церковные поборствуют и о внешнем учении'. Назначение 'Духовного регламента' выходило за пределы критики церкви и обоснования абсолютной монархии; в нем настойчиво звучала нота просвещенного европеизма, охватывавшая весь спектр преобразовательных планов Петра I.
б)
52
Попытка Татищева дать политико-культурологическое осмысление петровской европеизации привела его к
