[Zamaleev A.F.] Lekcii po istorii russkoi filosofi(BookFi.org)

невольник'. Но воля полезна, если она употребляется с разумом и рассуждением. Именно разум убеждает нас в том, что 'человеку и в лучшем возрасте и разуме на себя единаго надеяться не безопасно, и потому видим, что воле человека положена узда неволи для его же пользы'. Эта 'вторая, своевольная, неволя', вытекающая из 'нужды' и основанная на 'договоре', служит причиной возникновения государства и разнообразия его форм.

Хотя Татищев был сторонником монархического устройства России, однако он вовсе не считал монархию единственно целесообразной формой правления. На его взгляд, каждый народ, 'рассмотря положение места, пространство владения и состояние людей', избирает такую систему, которая наиболее приемлема для общенародного благополучия. 'Например, - писал он, - в единственных градах или весьма тесных областях, где всем хозяевам домов вскоре собраться можно, в таком демократия с пользою употребиться может, а в великой области уже весьма неудобна. В области хотя из нескольких градов состоясчей, но от нападений неприятельских безопасной, как-то на островах и пр., может аристократическое быть полезно, а особливо если народ учением просвячен и законы хранить без принуждения прилежит, тамо так строго смотрения и жестокого страха не требуется. Великие и пространные государства, для многих соседей завидуюсчих, оные ни которым из объявленных правиться не может, особливо где народ не довольно учением просвячен и за страх, а не из благонравия или познания пользы и вреда закон хранит, в таковых не иначей, как само - или

55

единовластие потребно'. Россия подпадала под действие третьего принципа и потому не могла быть никакой иной, кроме как монархической. Вместе с тем Татищев предлагал 'пункты', которые существенно ограничивали монархию. В частности, он предусматривал создание двух палат: 'Вышнего правления' из 21 человека и 'другого правительства' для занятий 'делами внутренней экономии' из 100 человек. В первой палате сосредоточивалась основная сфера законодательной деятельности, что фактически низводило монархическую власть до уровня отправления чисто исполнительных функций.

На первый план выдвигалась проблема общих принципов законотворчества, или, по терминологии Татищева, 'законописи'. Для русского мыслителя не составляло тайны то, что само по себе существование законов еще не гарантировало их исполнения. Поэтому независимо от того, кто и как издает гражданские законы, должны соблюдаться некоторые общезначимые условия, равно обязательные для всякой власти. Таких условий Татищев устанавливал четыре. Во-первых, 'чтоб закон внятен и всем подзаконным вразумителен был'. Он должен быть написан на том 'речении', которым говорит 'большая часть общенародия', без всякого витийства и иноязычных слов. Притом 'всякий закон что короче, то внятнее'. Во-вторых, законы должны быть выполнимы. Татищев и в теории, и на практике ратовал за смягчение существующего законодательства: 'Воздаяния за добро и злодеяния чтобы умеренные и делам достойные предписаны были, ибо неумеренные казни разрушают тем закон, что от сожаления (т.е. жалости. - А.З.) принуждены будут наказания уменьшать и закон сами судии нарушат, а у подданных безстрастие родится'. В-третьих, 'чтоб законы один другому ни в чем противны не были, дабы как судящие, так и судящиеся не имели случая законы по своим прихотям толковать и тем коварством законы скрытно нарушать'. Наконец, в-четвертых, Татищев формулировал демократическое требование, 'дабы всякой закон всем немедленно явен и известен был, ибо, кто, не зная закона, преступит, тот по закону оному осужден быть не может'. Позаботиться о своевременном и широком объявлении законов обязано правительство, которое несет ответственность за общественное благо.

Не обходил Татищев и соотношение закона и обычая. Он признавал, что обычай обычаю - рознь. Не все в прошлом было только темным и варварским. До Бориса Годунова 'в Руссии крестьянство было все вольное'. Он же сделал его крепостным, заставив народ 'волноваться'. Следовательно, таким 'пременением древних обычаев иногда немалой вред наносится'. Однако не все обычаи таковы, и 'где польза общая требует, тамо не нуждно на древность и обычаи смотреть': надо смело идти на обновление и преобразования.

Татищев во многом мыслил иначе, нежели Феофан Прокопович: он смотрел не в прошлое, а в будущее, видел Россию единой с Европой, не тиранической, а легитимной и просвещенной. Прокопович попросту шел за Петром I, не утруждая себя самобытным мудрованием; он думал и поступал так, как того хотел монарх. Татищев представал

56

совершенно другим, в нем нет и тени раболепства перед властью; высоко ценя Петра, его всеохватные деяния, он все же выше всего ставил закон, умом рожденную истину³. Татищев не дожил до времени Екатерины II; но, вероятно, в ее царствование (по крайней мере, на первых порах) он особенно пришелся бы ко двору просвещенной государыни.

57

¹ Насколько важным для себя Феофан Прокопович считал написание 'Духовного регламента', можно видеть из его письма к своему другу Я. Марковичу: 'Что касается до моих занятий, то... 4) наконец я написал для Главной церковной коллегии, или Консистории Постановление, или Регламент, где содержатся следующие восемь глав: а) причины, по которым постоянное правление предпочтительно управлению церкви одним лицом, т.е. патриархом; б) правила общие для христиан всякого чина; в) правила для епископов; г) правила для академии, семинарии, а также для учителей и проповедников; д) правила для пресвитеров, дьяконов; е) правила для монахов; ж) правила для мирян, насколько они подлежат церковному управлению; з) правила для самих президентов и асессоров коллегии. Всего правил почти 300. Его Величество приказал прочесть это сочинение в своем присутствии и, переменив кое-что немногое и прибавив от себя, весьма одобрил; потом приказал прочитать в Сенате... Читано было дважды в течение двух дней и еще прибавлено несколько новых замечаний; потом приложили руки, с одной стороны, епископы и архимандриты, с другой -сенаторы, в заключение подписал сам государь'.

² Примечательна защита Татищевым вольного книгопечатания. Он высказывал сожаление по поводу того, что в России вследствие сопротивления церкви утвердилось 'единственно казенное' книгопечатание, а 'вольное не допусчено'. Если это не изменить, тогда 'мы никакой надежды к распространению науки иметь не можем', тогда 'вотще' (напрасны) будут все великие начинания петровской эпохи.

³ Когда к власти пришла Анна Иоановна, Татищев сказал о ней: 'Как есть персона женская, и так многим трудам неудобна, паче же ей знание законов не достает'. Именно с точки зрения отношения к закону он советовал императрице Елизавете Петровне, продолжая дело Петра I, в то же время 'нечто исправить, дополнить или переменить'. Неслучайно Феофан Прокопович причислил позднее Татищева к стану 'мятежников'.

42 :: 43 :: 44 :: 45 :: 46 :: 47 :: 48 :: 49 :: 50 :: 51 :: 52 :: 53 :: 54 :: 55 :: 56 :: 57 :: Содержание