— Прекрасно, остинато. Вижу, что в училище вы не теряете времени зря. Пьеса Боккерини — это действительно остинато: басовая партия многократно повторяется в периодах из четырех тактов на протяжении уж не знаю скольких минут, созвучия так же просты, как в самых банальных произведениях поп-музыки: тоника, субдоминанта, доминанта, тоника. Согласен?
Мальчик кивнул головой, хотя и сдержанно, потому что пока не понимал, куда клонит итальянец.
— Существуют десятки поп- и рок-тем, сделанных точно так же. Помнишь «Smoke on the Water»?[17]
Держа виолончель, как гитару, Рескальо стал наигрывать неповторимую басовую тему группы «Deep Purple». Однако на этот раз по выражению лица мальчика было ясно: он не знает этой мелодии, и это заставило его собеседника схватиться за голову.
— Ты не знаешь «Smoke on the Water»? Возможно, это самая известная тема в тяжелом роке. Она построена точно так же, как пассакалья Боккерини: остинато, в данном случае басовая тема, которую я только что тебе сыграл, сменяется мелодией, которую ведет вокалист. Правда, рокеры называют остинато риффом,[18] но это абсолютно одно и то же. Басовая тема и мелодия, Грегорио, тогда зачем нужны четверо или пятеро музыкантов, чтобы играть два голоса? Капитана и врача вполне достаточно. А теперь попробуем это сыграть.
Грегорио меньше чем за полминуты выучил последовательность аккордов, с помощью которых он должен был аккомпанировать Рескальо, и, как только они трижды повторили остинато, итальянец с изяществом и напором сыграл мелодию из «Квинтетино». Вернувшись к остинато, по-прежнему перебирая струны, Рескальо произнес, немного повысив голос, чтобы Грегорио мог его слышать:
— А теперь возьмешься вести мелодию?
К его удивлению, мальчик не раздумывая повторил сложную мелодию Боккерини, сдобрив ее синкопами, триолями и форшлагами, и, хотя его исполнение не было абсолютно точным, он справлялся со всеми трудностями, словно читал партитуру с листа, а не играл ее на память. Рескальо не верил своим ушам:
— Ну и слух у тебя,
В течение нескольких минут подросток и взрослый продолжали обмениваться мелодией, и с каждым тактом их взаимопонимание росло. Незадолго до финала итальянец предложил:
— А теперь ритардандо.[20]
И оба музыканта взяли в унисон аккорд тоники с точностью, с какой работает скальпель нейрохирурга.
— Мы с тобой хорошо понимаем друг друга, — признал Рескальо, поднимая смычок. — Надеюсь, нам представится возможность вернуться к этой пьесе еще раз, но уже с партитурой.
— Ты уже уходишь?
— Да, я договорился встретиться с друзьями, — ответил итальянец, на этот раз не погрешив против истины. — Значит, я попробую найти песни «Битлз» в переложении для струнных, я купил эти ноты несколько лет назад в Токио. Тебе надо привыкать разучивать пьесы по нотам.
— Мой отец тоже в восторге от «Битлз».
— Твой отец мудрейший человек, — заметил Рескальо. — «Битлз» — классические музыканты. Классические музыканты, играющие на электроинструментах!
Итальянец поднял виолончель и ослабил винт, блокирующий металлический штырь внизу, чтобы уложить инструмент в футляр. Как только штырь исчез внутри виолончели, Рескальо еще раз затянул винт, но недостаточно: штырь с силой выскочил наружу, как лезвие выкидного ножа, едва не попав в правый глаз Грегорио, который, уклоняясь от удара, резко откинул голову назад.
— Прости! Я чуть тебя не убил! — воскликнул Рескальо.
Явно расстроенный, виолончелист снова стал убирать острый штырь внутрь инструмента, и на этот раз закрепил его винтом посильнее.
— Это металлическое острие опасная штука, — сокрушенно произнес итальянец. — Нужно надеть на него резиновый наконечник. Он у меня в чехле, но я всегда его снимаю, потому что, когда играю дома, штырь всегда скользит по паркету, и это очень неудобно.
Наконец Рескальо уложил виолончель в футляр и, попрощавшись с мальчиком, исчез в мадридской ночи.
36
Консерватория имени Хесуса Гуриди представляла собой современное трехэтажное здание из серого кирпича, построенное в середине восьмидесятых годов таким образом, что каждый верхний этаж был на пару метров шире нижнего. Третий этаж опирался на поднимавшиеся снизу светлые колонны, придававшие всему зданию сходство с первобытной свайной постройкой.
Пердомо и Вильянуэва прибыли на встречу с десятиминутным опозданием из-за привычки последнего прихорашиваться перед выходом, как женщина. Они сказали привратнику, что они из полиции, и тот провел их в большой зал консерватории, где студенты старших курсов репетировали какую-то пьесу, напоминавшую барочный концерт. На самом деле исполнялось переложение для камерного оркестра знаменитейшей сонаты для скрипки и бассо континуо «Дьявольская трель» итальянского композитора Джузеппе Тартини. В найденной в Ассизи записи, сделанной рукой самого композитора, говорилось:
Однажды ночью мне приснилось, что я заключил договор с дьяволом. В обмен на мою душу дьявол поклялся всегда быть рядом со мной, когда бы он мне ни понадобился. Во сне мне пришло в голову дать ему скрипку, чтобы посмотреть, владеет ли он инструментом, и, к моему изумлению, музыка, которую он стал играть, была столь утонченной, вдохновенной и прекрасной, что во время исполнения я не мог пошевелиться. Я лежал недвижный и бездыханный, пока наконец не проснулся. Я тотчас схватил свою скрипку и начал играть, стараясь припомнить то, что слышал во сне. Находясь в лихорадочном состоянии, я решил перенести эти звуки на нотную бумагу, и, хотя вышедшая из-под моего пера соната оказалась лучшим из того, что я сочинил, она и отдаленно не может сравниться с тем, что играл в моем сне дьявол.
Большой зал консерватории Витории способен вместить шестьсот пятьдесят зрителей, а его сцена — около двухсот музыкантов, но, так как полицейские, спускаясь из ложи бенуара, увидели перед собой небольшую группу музыкантов камерного оркестра, к тому же сидевших полукругом, зал показался им гораздо меньше. Дон Иньиго Ларрасабаль не только был профессором консерватории по классу скрипки, но и руководил отделением струнных инструментов. Детективы нашли его в первом ряду, откуда он давал указания первой скрипке, сидевшей на сцене первой слева.
Если бы Пердомо имел возможность видеть фотографию Хесуса Гуриди, композитора, чьим именем названа консерватория, автора знаменитых «Десяти баскских мелодий», ему пришлось бы признать, что дон Иньиго был его живым портретом: низенький, почти лысый, с седыми усами в форме равнобедренного треугольника, большими ушами, крупным носом и старомодной бабочкой, делавшей его похожим на человека XIX века, но человека, бесспорно, выдающегося.
Увидев полицейских, он сразу поднялся и объявил музыкантам перерыв на полчаса, сказав перед этим первой скрипке:
— Запомни, крещендо[21] не значит аччелерандо.[22] Эту ошибку допускают даже крупные дирижеры. Ты должен добиться того, чтобы постепенно усиливать звук, не нарушая избранного темпа. Как в «Болеро» Равеля.
Первая скрипка сделала пометку в партитуре, а затем исчезла за кулисами вместе с другими музыкантами, так что полицейские могли поговорить с доном Иньиго прямо в зале.
— Вы сегодня без скрипки в руках, — начал Пердомо, чтобы разбить лед. — Я был на похоронах вашей
