Грегорио уже год отвечал за отдел головоломок в школьном журнале и так полюбил их составлять, что, несмотря на то что учебный год закончился, продолжал изобретать различные загадки, чтобы подвергнуть испытанию сообразительность своих товарищей. «Они мне пригодятся в следующем году», — подумал он, пытаясь облечь в окончательную форму то, что называл «скрытой фразой». Идея головоломки пришла к нему, когда он увидел на рабочем столе отца фотографию таинственных нот для фортепиано.
Предполагая, что перед ним рабочий материал Пердомо, мальчик даже не прикоснулся к бумаге. Он просто взял нотную тетрадь и переписал в нее, нота за нотой, короткий загадочный фрагмент. Бросив взгляд на партитуру, Грегорио сразу же заметил, что в каждом такте ноты имеют определенную длительность. К примеру, в первом такте было четыре ноты, каждая последующая в два раза короче предыдущей: половинная, четверть, восьмая и шестнадцатая. Ни в одном из тактов не было одинаковых по длительности нот. Грегорио решил попробовать соединить головки нот в соответствии с их длительностью, в порядке убывания или возрастания, то есть с помощью карандаша и бумаги повторить во взрослом варианте детскую игру, когда изображение того или иного предмета получают, соединяя линией последовательность пронумерованных точек. В основе того и другого лежал один и тот же принцип, хотя в результате на бумаге должен был возникнуть не рисунок, а последовательность букв. Без особых проблем мальчику удалось составить следующие слова:[36]
В этот момент Грегорио вспомнил услышанное им в теленовостях: именно там, в Хоровом зале, задушили Ане Ларрасабаль. Мальчик осторожно сложил ноты и сунул их в карман, чтобы иметь под рукой, когда придет отец.
Когда около полудня раздался звонок в дверь, Грегорио решил, что это вряд ли кто-то из своих. Уборщица во вторник приходила не раньше четырех, а отец, хотя иногда и пользовался звонком из лени, чтобы не искать ключи, всегда давал два коротких сигнала, и поэтому длинный, почти бесконечный звонок внезапно его испугал.
— Кто там? — спросил он изнутри.
— Хозяин морей! — ответил голос с площадки.
Грегорио мгновенно узнал Андреа Рескальо, но захотел себя проверить:
— Андреа, это ты?
— Прибыл Боккерини! — весело ответил тот. — С виолончелью и всем остальным.
Грегорио показалось очень странным, что Рескальо вдруг явился к нему без всякого предупреждения, и он решил еще раз удостовериться, что это он, поглядев в дверной глазок. Перед ним действительно предстало лицо виолончелиста, искаженное линзой в форме рыбьего глаза. Рескальо, догадавшись, что его рассматривают, дважды помахал рукой.
Открыв дверь, Грегорио сразу же заподозрил неладное — в правой руке итальянец сжимал ножницы, те самые, которыми он несколько дней назад перерезал торчавшие на его виолончели струны.
— Бери свой паспорт, мы отправляемся в путешествие, — приказал он тоном, от которого у Грегорио все внутри похолодело.
Рескальо затолкал мальчика в квартиру, тихо затворил дверь и запер ее на задвижку и цепочку. Грегорио увидел, что кроме виолончели, висевшей за спиной итальянца на двух лямках, как рюкзак, в свободной руке у него была скрипка в футляре. Чтобы избавиться от охватившего его страха, Грегорио пошутил:
— А это что за скрипка? Ты принес ее мне в подарок?
Итальянец улыбнулся, положил футляр на стол и, не сказав ни слова, влепил ему пощечину. Хотя на щеке Грегорио отпечатались пальцы музыканта, он ощутил скорее возмущение, чем боль, однако, повинуясь инстинкту самосохранения, ничем не выдал ярости, охватывавшей его в подобные моменты.
— Я пришел не для того, чтобы заниматься ерундой, — сухо проговорил итальянец. Он по-прежнему не повышал голоса, и это еще больше пугало мальчика. — Немедленно отыщи свой паспорт, иначе, клянусь, тебе будет очень-очень плохо.
Рескальо не понадобилось размахивать перед лицом мальчика ножницами, чтобы тот догадался, каким образом словесные угрозы воплотятся в жизнь. Любой объективный наблюдатель счел бы ответ Грегорио в подобных обстоятельствах актом мужества.
— Я не знаю, где он.
Мальчик подозревал, что, если он не выполнит приказания Рескальо, скоро у него возникнут серьезные проблемы, но что он мог поделать? Он говорил правду. Два месяца назад его отец в рекордные сроки получил для него паспорт — благодаря своим связям в Главном полицейском управлении, — для так и не состоявшейся поездки в Нью-Йорк, и мальчик даже не знал, находится документ дома или до сих пор лежит в ящике отцовского письменного стола на работе.
Грегорио держал руки наготове, чтобы защититься от второй пощечины, но вместо того, чтобы влепить ему следующую оплеуху, Рескальо заговорил более приветливым тоном:
— Успокойся. Принеси свою скрипку.
Мальчик, мгновенно подчинившись, протянул ему инструмент.
— Думаешь, я храню свой паспорт в скрипке?
Но вместо ответа итальянец схватил инструмент за гриф и, несколько раз ударив им по стулу, разбил вдребезги.
— Ах ты сукин сын! — крикнул Грегорио, чувствуя, как от гнева и бессилия у него выступают слезы. — Эту скрипку мне недавно купил отец!
— Грегорио, я не хочу причинить тебе вред, — предупредил его Рескальо тем же ледяным тоном, что и вначале. — Но если ты не будешь меня слушаться, я поступлю с твоим домом так же, как поступил со скрипкой. Или еще лучше, я предам его огню. Ты хочешь этого? Чтобы я сжег твой дом? Чтобы все, что здесь есть, отправилось в геенну огненную? Посмотрим, — произнес он, перебирая вещи, стоявшие на серванте. — Что здесь у нас? Приз аквалангиста? — Рескальо взял в руки безобразную латунную скульптуру на увесистом мраморном пьедестале, изображавшую ныряльщика под волнистой поверхностью моря. Разумеется, на нашей планете встречаются и более уродливые вещи, но от этой волосы вставали дыбом даже при сравнении с изображениями Тайной вечери, продающимися на китайских рынках.
— «Хуана Сарасате. Первый приз в соревновании ныряльщиков. Шарм-эль-Шейх», — громко прочел Рескальо надпись на пьедестале. — Надо же, мамаша, оказывается, чемпионка по нырянию! Просто зависть берет! Это она? — спросил он, вернув приз на место и взяв в руки фотографию матери Грегорио, сидевшей на борту надувной лодки «Зодиак» в акваланге и неопреновом костюме и улыбавшейся в камеру перед тем, как погрузиться в море.
— Оставь в покое мою мать, козел! — На этот раз Грегорио не смог сдержаться и бросился на Рескальо, чтобы вырвать у него снимок.
Тот ограничился тем, что поднял фотографию вверх и оттолкнул Грегорио свободной рукой.
— Оставь в покое мою мать! — снова крикнул мальчик.
Ответом ему был ледяной взгляд виолончелиста, приказавшего не менее ледяным голосом:
— Немедленно неси сюда паспорт, или я превращу в золу все, что осталось от твоей матери! У тебя есть три секунды. Раз…
Так как мальчик не двинулся с места и, кажется, начал прикидывать, насколько серьезны угрозы итальянца, тот, ни на секунду не теряя самообладания, швырнул на пол фотографию матери Грегорио и принялся топтать ее ногами. Прежде чем мальчик успел отреагировать, он схватил его за волосы и начал таскать его за них то вверх, то вниз, так что Грегорио, чтобы не упасть, пришлось опуститься на колени.
— Два… — продолжал неумолимый отсчет итальянец.
