не бросила. За то, что позвала Олега. За то, что была рядом.
Жена задумчиво хмыкнула и неопределенно повела плечами:
– Думала, что и спасибо не скажешь. Да пожалуйста. Для чего еще нужна жена?
И пошла впереди меня к дверям. Даже не оглянулась – иду ли следом.
Еще один день в неведомом новом мире закончился. Что он новый, заметили, наверное, даже самые закоренелые скептики. Испортилось что-то в часовом механизме мироздания – непредусмотренная высшим планом песчинка сломала зубец передаточного колеса, хитрая машинерия разладилась, и реальность стала распадаться на куски.
Я устало плелся по лестнице, придерживая Машу за руку. Как ни странно, но после такого богатого на события дня, когда сил – и душевных, и физических – просто не осталось, захотелось доказать себе, что я еще что-то могу, на что-то способен. Что я еще жив. И Маша, кажется, тоже была не против, во всяком случае, и слова не сказала, когда я на первом этаже прошел мимо лифта.
Хотелось забраться на Эльбрус, прошагать весь Тибет насквозь, залезть без страховки на Эйфелеву башню или просто наколоть дров. Ну, или подняться по лестнице на восьмой этаж. Раньше, лет пятнадцать назад, я на этот самый этаж взлетал. Прочитал на каком-то дурацком сайте, что так можно проверить, насколько ты будешь выносливым в сексе. Мол, если хватило тебя три раза сгонять до третьего этажа и обратно, значит, в постели будешь ого-го – дыхалка и сердце как у супермена. Трижды три – на героя посмотри. Но бегать туда-сюда без всякой видимой цели – как-то странно со стороны выглядит. Еще соседи по подъезду санитаров вызовут или полицию. Вот я тогда и решил, что родной восьмой этаж – это самое то. Если что – домой тороплюсь.
Сейчас ни о каком сексе я и не думал. Женщина, которая меня привлекала, лежит под двумя метрами чернозема. А та, что идет рядом, давно уже вызывает чувства сродни скорее заботе, нежели желанию. Странно, что все так получилось. Мы ведь были когда-то чудесной парой – так говорили все знакомые, да и мне так казалось.
Пятый этаж я одолел уже с трудом. В груди с натугой работали кузнечные мехи, разжигая рядом с сердцем нешуточный пожар. Даже в горле запершило. Вот тебе и приехали – тридцать пять лет, а дыхалка уже никуда не годится. Жена следовала за мной легко и спокойно, даже дыхание у нее не сбилось. Собрав все силы и волю, я чуть ускорил шаг, перепрыгивая через ступеньку и оставив-таки Машу позади. Хрипло дыша, преодолел последний лестничный пролет.
Ощущение дежавю ударило наотмашь, как снежок, прилетевший в голову неожиданно и непонятно откуда. Больно, звонко, холодно.
Все было как пять дней назад. Запах лекарств на площадке, врач, мрачно курящий рядом с квартирой соседки, дверь Галины Федоровны, распахнутая настежь.
– Что… случилось? – с трудом переводя дыхание, спросил я.
Врач глянул на меня с интересом. Да уж, картинка маслом – пыхтящий мужик, весь мокрый, с дикими глазами. Маньячина, только сбежавший из ПНД. Врач повернулся к Машке – его взгляд разом потеплел. А что, Маша – девушка симпатичная. Даже простая одежда этого не скрывает. А после такого альпинистского подъема жена и подавно смотрелась чертовски соблазнительно – грудь под футболкой тяжело вздымается, губы чуть приоткрыты, румянец на щеках. Я прямо сам залюбовался.
– Соседи? – поинтересовался врач.
– Аг-га, соседи. Что… случилось-то?
– У вашей соседки сердечный приступ. Умер у нее кто-то?
Маша тихо ответила:
– Муж. Пять дней назад. В тот день. Только сын да сестра остались.
– Гадство, – врач сплюнул. – И самое паршивое, сейчас везде так.
Я боком протиснулся в дверь соседки. Аккуратно снял ботинки – Галина Федоровна всегда держала квартиру в чистоте. Мне совсем не хотелось добавлять к грязным следам врачей еще и свои. Нет, коллег я прекрасно понимал. И квартиры бывают разные, и должностная инструкция для работников «скорой помощи» категорически запрещает разуваться на вызове, а бахил на скромную зарплату врача не напасешься.
С удивлением для себя самого помог Маше снять кроссовки. Поймал ее изумленный взгляд и кивнул в сторону залы.
В квартире запах лекарств усилился. Словно я попал в помещение советской аптеки. В современных фармацевтических заведениях такие ароматы встречаются редко. М-да, стерильная память прошлого.
Громко играла музыка.
Шевчук – неожиданно. Нет, такая музыка когда-то частенько доносилась из квартиры Галины Федоровны – пока ее сын Боря не попал в армию. Раньше-то порой даже соседи снизу прибегали, умоляли прекратить рок-концерт в одиннадцать вечера. Боря никогда на децибелы не скупился – старался включить так громко, чтобы все стали счастливы и никто не ушел обиженный. Жаль, не всегда соседи понимают души прекрасные порывы. И потому Шевчук сегодня меня удивил. Вроде ж Борька сейчас на Кавказе…
Гнусное предчувствие сдавило горло. Я ускорил шаг и почти забежал в гостиную. Рядом с соседкой – белой, как привидение, и как будто полупрозрачной – сидела медсестра и держала ее за руку. Галина Федоровна тяжело дышала, кривя рот, словно ей больно проталкивать воздух в легкие.
– Что случилось?
– Боря умер, – горько ответила она. И зарыдала звериным, черным плачем.
Я не выдержал – этот тоскливый бабий вой заставил сердце дернуться в болезненной судороге, – сбежал на площадку, оставив Машу с соседкой. Врач смолил очередную сигарету. Глянул на меня понимающе, протянул пачку.
– Спасибо, – хрипло пробормотал я.
Пять затяжек в полной тишине.
Неожиданно врач сказал:
– Уволюсь я, пожалуй. Сил нет.
Я выдохнул слова вместе с дымом:
– Что, херово?
– Ага. Каждый второй вызов. Смерть, смерть, смерть… И не прекращается.
– А я останусь. Иначе вообще некому…
– Наш? – Врач глянул с интересом.
– Хирург.
Устало облокотившись на стену, он неожиданно протянул мне маленькую серебристую фляжку.
– Будешь?
– Нет, – мотнул я головой. – И хотел бы, в больнице тоже задница полная. Но мне еще с женой нужно поговорить. А это лучше на трезвую голову.
– Это да… – согласился мужик и сделал долгий глоток. Запахло хорошим коньяком. – Как знаешь.
От соседки вышла медсестра. Провожающая ее Маша замешкалась в коридоре с кроссовками. В спину им ударили начальные аккорды той же песни ДДТ. Шевчук хрипло запел по второму кругу:
Врач обернулся к моей жене:
– Присмотрите за ней. Инфаркт я не подтверждаю, похоже, приступ стенокардии. Все, что нужно, мы дали – думаю, через полчаса полегчает. Говорите, у нее муж умер в тот день?
– Да, – кивнула Маша. – Галина еще в себя не пришла, а тут этот звонок.
– Бедная женщина, – вздохнула медсестра.
– Присмотрите за ней, – повторил врач и, сгорбившись, направился по лестнице вниз, даже не глянув в сторону лифта. И через несколько секунд мы с Машей остались на площадке одни.
Жена по-детски обхватила себя за плечи и, наклонив голову, беспомощно сказала:
– Представляешь, Ив, там почти все в части умерли. Не один Боря. Как у нас… Получается, и вправду так везде? Что происходит?
– Не знаю, Маруська, – растерянно ответил я. От ее неожиданной слабости стало неловко – надо было защитить, утешить. Но что-то мешало.
– Обними меня, Ив, пожалуйста, – вдруг попросила Маша.
Я не мог отказаться. Да и если честно, не хотел. Мы стояли на грязной полутемной площадке, но на сердце вдруг стало очень светло – словно вернулось нечто давно забытое, чему даже названия не осталось.
А из полуоткрытой двери доносилось почти что пророческое:
Глава 5
Никто и никогда, ни в одной книге не упоминал, что совсем не важен калибр пистолета – дуло все равно будет размером с солнце. Если оно направлено прямо на тебя. Черное-черное солнце.
– Уверена? – с внезапно пересохшим горлом спросил я у Маши.
– Как никогда ранее, – пропела Маша, прищурив один глаз и выцеливая мне то ли легкое, то ли сразу сердце. Она стояла против света. И если силуэт жены скрадывался мягким закатом, то чернота дула, казалось, игнорировала все законы физики, выделяясь четко и ясно, как смертный приговор. Которым, по сути, и являлась.
– А говорят, что в человека трудно не то что выстрелить, но даже целиться…
– Врут, дорогой, – спокойно ответила жена, твердо удерживая в правой руке маленький дамский револьвер. – Тем более, этих «человеков» столько через меня прошло, что я, пожалуй, уже путаюсь – объект еще не или уже да. Профессиональная деформация, Ив, как она есть.
Весь мрачный юмор ситуации в том, что именно я этот пистолет достал и вложил в ее руки тоже я. А теперь мне очень неуютно. Да и кому было бы комфортно, если б жена целилась в него из револьвера?
Лучше уж чужой человек. Как-то естественнее.
Наши ощущения строятся на привычках.
Но
