закричал, повернув голову к толпе:
— Я отомстил тирану и горжусь этим! Это должен был сделать я, избранный Богом!
Возглас этот был обращен к небольшой группе гугенотов, которых Польтро заприметил в толпе, когда его привязывали ремнями. Они, молча и со страхом взирали теперь на него, выделяясь своими бледными лицами среди моря голов. Затем Польтро снова крикнул, обращаясь теперь уже к улюлюкающей толпе:
— Вы — католики лишь потому, что боитесь костра инквизиции! А мы сильнее Церкви! Наша вера тверже вашей! Да славен Бог в едином лице, да будет с нами Священное Писание! Отдаю свою душу в Твои руки, Господи, прими ее!
Судья кивнул головой, палач дал знак конюхам, и те стегнули лошадей. Они рванулись каждая в свою сторону; послышались хруст выламываемых суставов, треск раздираемой кожи и последний предсмертный стон Польтро. Через мгновение от тела осталось только кровоточащее туловище, лежащее между кольцами. Оно еще некоторое время вздрагивало и тихо раскачивалось, потом замерло, оставшись без рук и ног, которые норовистые лошади потащили по булыжникам Гревской площади, и без головы, которую отсек палач.
Орлеан так и не был взят королевскими войсками. Монморанси поторопился, получив известие, что город вот-вот капитулирует. Впрочем, он не расстроился, ибо в известной манере симпатизировал гугенотам; важнее было то, что он помог королеве-матери избавиться от могущественного врага.
Адмирала Колиньи все же привлекли к суду по обвинению в подстрекательстве к убийству. На что он ответил, что виновен единственно в том, что не остановил руку убийцы, зная его замысел. Это было правдой, Поплиньер в свое время уведомил его об этом. Самой Екатерине Колиньи признался, что нисколько об этом не сожалеет, поскольку считает это великим благом для королевства, для церкви Божией, для него и всей его семьи.
Однако семейство убитого герцога потребовало наказания адмирала. Екатерина, поверившая, что Колиньи был организатором этого убийства, в душе была благодарна ему, что он избавил ее от Франциска де Гиза, и отложила заседание Совета по этому делу на три года. А позднее, два года спустя, Королевский совет объявил о полной реабилитации адмирала.
Двенадцатого мая этого же года в Амбуазе был подписан мирный эдикт. Представителями враждующих партий выступали Людовик Конде и коннетабль Монморанси. Узнав об этом, Колиньи, отправившийся с войском завоевывать города Нормандии, пришел в бешенство и разразился потоком брани в адрес Конде.
Тем временем Екатерина отправила объединенное католико-протестантское войско в Гавр, оккупированный англичанами. Город быстро был взят. Елизавета Английская вывела свои войска из Франции, отказавшись от прав на Кале и получив в качестве компенсации от королевы-матери значительную сумму денег.
Так закончилась первая гражданская война. Протестантам даровалась свобода вероисповедания в их замках и вдали от крупных городов.
Шестнадцатого августа в Руане королева-мать Екатерина Медичи объявила о совершеннолетии своего сына Карла IX. Юный король заявил на заседании парламента, что желает отныне видеть французов верноподданными своему королю и выражает надежду, что ни о каких волнениях в его королевстве не будет больше и речи. Он вознес хвалу Господу за то, что Тот принес мир в его королевство и помог избавиться от англичан, которые отныне лишались всех прав на Кале. При этом юный монарх добавил, что признает за своей матерью полноту власти и будет править государством, сообразуясь с ее решениями.
Разослав депеши всем наместникам в провинциях о соблюдении эдикта, изменив состав Королевского совета, в который помимо католиков входили теперь протестанты и умеренные, четко определив ориентацию правительства по отношению к религиозным вопросам, Екатерина, таким образом, весьма умело расставила все по местам: ее сын имел абсолютную власть, сама она оставалась единой правительницей и хозяйкой королевства.
Книга вторая
Королевский вояж
Часть четвертая
Происки королевы
Глава 1
Французская королева с итальянской родословной
Имя Екатерины Медичи упоминается в каждой хронике, относящейся к истории Франции XVI столетия.
Ее пращуром был некий итальянский алхимик, промышлявший изготовлением всевозможных приворотных и смертоносных зелий, на которые тогда был большой спрос, особенно в кругах знати. Наживший на этом поприще немалое состояние, этот итальянец купил себе дворянство и поменял фамилию на Медичи, что соответствовало роду его деятельности. Затем придумал собственный герб с изображением щита и шести пилюль по краям, что красноречиво намекало на склонность хозяина к медицинским занятиям.
Екатерина была дочерью принцессы французского королевского дома Мадлен де Ла Тур Д'Овернь и герцога Лоренцо Урбинского Медичи, правнука того самого медика-алхимика и племянника папы Льва X. Достойная праправнучка своего предка, Екатерина с юных лет проявляла повышенный интерес к составлению ядов и приворотных зелий, к алхимии, чернокнижию и астрологии и была в дружбе со всевозможными магами, лекарями, аптекарями и шарлатанами, с помощью которых познавала искусство воздействовать на человеческий организм — отравить, одурманить, усыпить, заставить любить или ненавидеть. Искусство это весьма пригодилось, когда она стала королевой, но еще до этого известные флорентийские астрологи предсказали кровавую будущность ее правления и мученическую гибель тех, чьей родственницей станет эта хитрая и коварная женщина.
Однако политика сильных мира сего диктует свои условия, и в 1583 году в возрасте четырнадцати лет Екатерина Медичи была выдана замуж ее дядей папой Климентом VII за французского дофина герцога Генриха Орлеанского. Брак этот предполагал присоединение к Франции герцогств Миланского и Урбинского, любезно обещанных папой в виде приданого за Екатериной вдобавок к ста тысячам экю в золотой монете.
Невеста привезла с собой из Флоренции уйму своих любимчиков итальянцев, которые ринулись за ней в погоне за наживой и приключениями. Добрая половина этих авантюристов и гуляк побывала на ложе будущей французской королевы после ее венчания; будучи в Париже, она не забывала об этом и, обделенная ласками мужа, щедро раздаривала любовь пылким землякам. В награду за это она позволяла им любые вольности, до которых они были охочи еще в Италии. Королевский дворец стал напоминать огромный вертеп, где любовью занимались в неосвещенных переходах, на лестничных маршах, в оконных нишах и даже в молельнях. С молчаливого попустительства Екатерины Медичи, не желавшей ущемлять права своих смуглых земляков в таких, по ее словам, пустяках, итальянцы вконец обнаглели, бросившись
