— Ничего страшного, старина. — Джеральд с трудом удержался на подгибающихся ногах. — Эти милые дамы услышали и бросились мне на помощь.
Зубы у него до сих пор щелкали, словно кастаньеты, но лицо постепенно утратило мертвенно- бледный оттенок и из синевато-серого стало багровым. Должна признаться, что представляла себе Джеральда похожим на Питера — изящным, бледным и немного женственным. Но он оказался довольно- таки плотным, чтобы не сказать — тучным, и багроволицым. Темно-каштановые волосы были разделены прямым пробором точнехонько посредине головы, а под карими глазами красовались отечные мешки. Чем- то он смахивал на Оскара Уайльда. Я подвинула к нему поближе вазочку с орехами и изюмом — лучшее, что мог предложить мистер Билль, — и он тут же набил себе полный рот. Через некоторое время вошла Вивьен, и Джеральд вспомнил, что они встречались во время какого-то школьного спектакля.
— Да неужели? — пропела Вивьен.
Джеральд вежливо растянул губы, изображая улыбку, хотя было заметно, что он в полной растерянности. Вивьен бросила на него кокетливый взгляд.
— Как мило с вашей стороны почтить своим присутствием любительский спектакль! Естественно, изъянов всегда хватает, но я думаю, что драгоценный опыт, который получают мальчики, хотя бы частично искупает мучения аудитории.
— Конечно, — продолжал Джеральд немного в нос, видимо, увлекшись этой темой, — когда кто-то может позволить себе счастье посещать постановки в крупнейших театрах мира, усилия нас, грешных, кажутся такими ничтожными. Прошлым вечером я имел удовольствие слушать
— Роберт просто обожает Вагнера, — объявила Мин, воспользовавшись паузой.
— Моя дорогая Мин! Помилуйте!
Я вдруг заметила, как брови Мин вздернулись кверху, глаза сузились, словно у разъяренной кошки, и догадалась, что она готова броситься в атаку. Судя по всему, Джеральд тоже почувствовал неладное, потому что с лучезарной улыбкой повернулся к Мин:
— Прошу меня извинить. Не слишком удачное сравнение.
Мин, криво улыбнувшись, демонстративно повернулась к Вильяму спросить, закончил ли он с уроками. Вильям молча кивнул и набросился на вазочку с орехами и изюмом. Он кидал в рот одну пригоршню за другой, пока Роберт коротко не велел ему прекратить. Атмосферу, воцарившуюся в комнате, трудно было назвать непринужденной. Я, правда, сделала слабую попытку хоть как-то разрядить ее, снова заговорив о театре, но тут неугомонная Вивьен объявила во всеуслышание, что из теноров обычно получаются великолепные любовники, и у меня язык прилип к горлу. Роберт, шумно вздохнув, приложил пальцы к вискам.
В комнате повисло гробовое молчание — в точности как после удара молнии. Я заметила, как Мин украдкой кусает губы, чтобы не рассмеяться. Словно по команде мы с Робертом одновременно заговорили каждый о своем. И смущенно замолчали.
— Простите, Диана… кажется, я вас перебил… — проблеял Роберт.
— Я только хотела сказать… неужели действительно телосложение имеет какое-то отношение к личности человека? И по тому, как выглядит человек, можно судить о его характере?
— При чем тут телосложение? — запальчиво выкрикнул Джеральд, внезапно придя в раж. — А как же душа… чувствительная, ранимая душа? Нежность, наконец? Естественно, — протянул он немного в нос, — выносливость без любви мало что стоит… Больше того, по-моему, она просто отвратительна. В этом есть нечто животное.
— Боже правый! — презрительно сморщилась Вивьен. — Надеюсь, вы не станете тут доказывать, что любовь имеет какое-то отношение к физическому наслаждению?
— Именно это я и хотел сказать, — кивнул Джеральд, глядя на нее своими темно-карими глазами, которые вдруг стали грустными, как у собаки. — Я считаю, что эти понятия в какой-то степени зависят… вернее, должны…
Честно говоря, я почувствовала невольное уважение к этому человеку. И даже стала потихоньку понимать, почему он так нравится Роберту. Вечер покатился по накатанным рельсам. Постепенно я стала догадываться, что некоторая аффектация, неприятно поразившая меня в Джеральде, — лишь попытка скрыть чувствительную душу. Ужин вызвал всеобщее восхищение.
— Дэйзи великолепно готовит. Просто замечательно! — сияла Мин.
— Вообще говоря, ничего подобного, — отмахнулась я. — Если уж честно, то мне куда интереснее читать кулинарную книгу, чем готовить по ней. Но, по-моему, процесс приготовления пищи — это одна из тех немногих радостей жизни, которые мы так легко можем доставить себе. Вот я и решила освоить несколько простых, незамысловатых рецептов и теперь при случае пользуюсь этим.
— Какой рациональный подход, — хмыкнул Джеральд. — Тем более имеющий одно несомненное преимущество — таким образом вы можете сами контролировать свой аппетит. Вообще говоря, все радости жизни доставляют удовольствие, только когда вы себя в чем-то ограничиваете. Удовольствия нужно вкушать маленькими глотками, а не полной ложкой.
— А как насчет любви? — не утерпела Мин. — Любовь ведь одно из самых больших наслаждений в жизни, вы согласны? Возможно, хотя бы ради любви вы сделаете исключение? Это ведь не микстура, в конце концов, чтобы принимать ее точно, как указано в рецепте? Иначе, что это тогда за любовь?!
— А что такое вообще любовь? — вмешался Джеральд. — Что каждый из нас подразумевает под этим словом? Часто считают, что любовь — это стремление ставить чьи-то интересы выше собственных. Любить кого-то больше, чем самого себя. Но возможно ли это? Только мать любит своих детей до самозабвения. Нет, все мы слишком эгоисты, чтобы любить по-настоящему. И даже если такое случается, возможно, это лишь подсознательное стремление к самоотречению, не больше. Но тогда это не любовь, а эгоистическое удовлетворение собственного желания.
— Господи ты боже мой, какие мы тут все щепетильные! — фыркнула Вивьен, подкладывая себе на тарелку запеканку «а ля дофин». — Когда я закрутила роман с Джонни Эймсом, художником… да вы его знаете… так его жена раз пять пыталась покончить с собой. — Роберт сделал страдальческое лицо и преувеличенно громко застонал. — Причем каждый раз придумывала разные способы. — Вивьен и ухом не повела. — Один раз подкралась к двери нашей спальни и подожгла себе волосы. Между прочим, я не имею в виду волосы на голове. В другой раз сделала петлю из простыней, надела ее себе на шею и выбросилась из спальни. Увы, узел развязался, она грохнулась на землю и сломала обе ноги. Джонни тогда сказал, что это был единственный раз, когда она продемонстрировала хоть какую-то оригинальность. У бедняжки был поэтический зуд. Она даже выпустила целый сборник тошнотворных стишков под названием
— Послушай, мама, неужели тебя никогда не мучает совесть?! — возмутился Роберт.
— При чем тут совесть? — возмутилась Вивьен.
Кларет, который принес Роберт, оказался отменного качества, и Джеральд охотно отдал ему должное. Но, в отличие от Вивьен, с каждой рюмкой он становился все печальнее, так что у меня постепенно сложилось впечатление, что, если не считать краткой вспышки воодушевления, он страдает жесточайшей меланхолией. Мин (ради Роберта, естественно) изо всех сил старалась преодолеть свою неприязнь. Но Джеральд, видимо, чувствуя это, держался все более искусственно, подчас даже жеманно, и это еще сильнее выводило Мин из себя.
Элинор и Вильям, прежде чем отправиться в постель, заглянули попрощаться. Ужинали они в другой комнате, перед телевизором. Джеральд вручил каждому по плитке шоколада. Обрадованная Элли взвизгнула и, бросившись ему на шею, расцеловала его в обе щеки. Судя по всему, девочка была искренне привязана к Джеральду. Украдкой бросив на нее взгляд, я с некоторым удивлением отметила, что от пухлого двойного подбородка осталось одно воспоминание. Досадно, конечно, вышло с шоколадом, но я не была настолько наивна, чтобы рассчитывать, что у ребенка хватит силы воли раз и навсегда отказаться от сладкого. Не успела я подумать об этом, как Элли, подбежав ко мне, сунула мне в руку злополучную шоколадку.
