Чезаре без звука достал из поставца другой кувшин, тоже очень красивый, но гораздо проще первого, и другой бокал. Налил.
Лоренцо выпил и отер пот со лба:
– И впрямь легче стало! А вам, любезный враг мой?
Князь Андрей кивнул, и вдруг, словно ноги у него подкосились, сел в широкое, разлапистое кресло.
– Ага, замотал я вас! – злорадно усмехнулся Лоренцо. – Но погодите – то ли еще будет. А пока – отдыхайте, отдыхайте, набирайтесь сил! – кивнул он милостиво – и вдруг хлопнул себя по лбу: – Однако хороши же мы оба! Невежи! Да и ты, Чезаре! Даме-то мы не предложили освежиться! Лючия… ах, почему вас в самом деле не зовут Александрина! Kакое вино вам больше по вкусу? Cладкое, как поцелуй, или горькое, как печаль?
Она не могла шевельнуть пересохшими губами, чтобы ответить. Просто подошла к столу, схватила золотой бокал, небрежно отставленный Лоренцо, и торопливо, захлебываясь, выпила до дна свою сладкую, медленную смерть.
35
Всем сестрам по серьгам
И сразу вдруг стало так хорошо, так спокойно! Уже не надо будет ничего мудрить, ничего не надо будет врать! Времени осталось чуть-чуть! Не мучить больше ни себя, ни Андрея – все открыть ему и умереть в его объятиях…
Блаженно закружилась голова, и Лючия, покачнувшись, схватилась за край стола. Лицо Андрея то приближалось, то удалялось, но она усилием остановила легкое головокружение, и улыбка, нежная улыбка, исполненная любви, от которой заходится сердце мужчины, коему она предназначена, расцвела на ее устах.
– Прости меня, – сказала она, и слезы такого острого счастья навернулись вдруг на глаза, что Лючия принуждена была на мгновение замолчать. – Я все это сделала из-за любви к тебе. Я так тебя люблю!
Она тихонько всхлипнула, князь Андрей протянул руки, и каким-то образом все, что находилось между ними: Лоренцо, Чезаре и огромный стол с кувшинами и бокалами – исчезло с пути, словно рассеялось в воздухе, и Лючия оказалась в его объятиях.
Краем глаза она видела, как яростно рванулся к ним Лоренцо, но Чезаре преградил ему дорогу, и тот, сломавшись, рухнул в кресло, стиснул руками голову, отвернулся…
В том состоянии блаженства, в каком находилась Лючия, ей хотелось видеть счастливыми всех, и она решила все-таки сказать Лоренцо, где находится Александра. Ведь ее надо спасти. И она возьмет с него роковую, предсмертную клятву, что он будет добр к ее сестре, не то Лючия станет являться к нему из могилы и замучит до смерти! Но это потом. Сперва нужно все сказать Андрею.
Она на миг испугалась того количества слов, которое придется произнести, но тут князь Андрей склонился к ее губам, и она поняла, что объяснять ничего не понадобится: он и так все понял.
Этот поцелуй мог длиться вечность… но вечности у них не было, и Лючия, почувствовав, что у нее подкашиваются ноги, с трудом оторвалась от его губ.
– Я люблю тебя, – пробормотал он, как во сне. – Я едва не умер, когда ты покинула меня!
– Я тоже, – шепнула Лючия. – Я так боялась, что ты не простишь… я молилась о смерти взамен лишь одного твоего поцелуя – такого, как сейчас!
Князь Андрей вновь прижал ее к себе, и вновь Лючия уплыла в медовое, сладостное, благоуханное озеро счастья и подумала, что хорошо бы им умереть прямо вот сейчас, в это мгновение, ничего не говоря, ничего не объясняя, ни о чем не беспокоясь, кроме любимых губ. Но пришлось разомкнуть губы, и перевести дух, и сказать, с отчаянием глядя в его доверчивые, счастливые глаза:
– Ну вот… так и вышло. Я получила, что хотела. Теперь надобно заплатить. Это наказание… как там говорят в России? Hе рой другому яму – сам в нее попадешь. Вот я и попала. Я хотела спастись сама, спасти Александру, но бог не попустил, чтобы я купила свое счастье ценой чужой жизни.
– О чем ты? – все так же блаженно улыбаясь, спросил князь Андрей, и Лючия поняла, что он вряд ли слышал хоть одно ее слово.
И вдруг, только сейчас, она поняла весь ужас свершившегося. Не только она умрет сейчас – он умрет тоже. Но если Лючия сама сделала свой выбор, то князь Андрей не ведает, что ему предстоит. Он любит ее, да… но готов ли он заплатить за любовь такую непомерную цену? О, да разве это можно будет перенести: увидеть, как в его глазах любовь сменится ненавистью к своей убийце! Может быть, лучше ни в чем не сознаваться? Свалить все на Лоренцо, который якобы дал им отравленного вина? Или лучше на Чезаре, который стоит поблизости, поглядывая на Лючию… с улыбкой, ей-богу, с улыбкой такой ласковой, словно он смотрит на расшалившееся дитя!
Нет. Она никому больше не причинит горя, кроме себя! Но все-таки не хватило духу смотреть в глаза Андрея, поэтому Лючия зажмурилась покрепче и скороговоркой, чтобы не запнуться, не передумать, не остановиться, затараторила:
– Фессалоне перед смертью дал мне яд. Я вылила яд в кувшин, из которого, как он сказал, всегда пьет Лоренцо. Но он налил из этого кувшина тебе. Вино, которое ты выпил, отравлено!
Она замолчала, все еще не решаясь открыть глаза, напряглась, чтобы устоять на ногах, когда он оттолкнет ее. Что скажет он, что скажет сейчас?..
– Которое выпил я? – сказал князь Андрей. – И которое выпила ты?
Она кивнула.
– Зачем же? – спросил он тихо. – Зачем ты это сделала?
– Да разве ты не понимаешь? – воскликнула Лючия, открывая глаза, но ничего не видя сквозь пелену неудержимых слез. – Да затем, что я жить без тебя не могу, вот зачем! Как бы я жила, зная, что погубила все счастье, весь смысл… – У нее перехватило дыхание. – О господи… Кажется… я уже умираю?
