Верный садовник

* * *

– Не пожалели, даже когда ее поведение стало источником неприятностей? – выдержав долгую паузу, ситуация того требовала, спрашивает Лесли, как и Роб, потрясенная его откровенностью.

– Я вам сказал. По некоторым вопросам наши мнения не совпадали. Я ждал. Или она угомонилась бы, или Форин-оффис нашла бы нам иные роли, на которых мы не оказывались бы по разные стороны баррикады. Статус жен дипломатов – вечная проблема. Они даже не могут работать в странах, где живут. Они обязаны ехать вслед за мужьями. Сегодня они пользуются всеми свободами. А завтра должны вести себя как дипломатические гейши.

– Это слова Тессы или ваши? – улыбается Лесли.

– Тесса никогда не ждала, пока ей дадут свободу. Она брала ее.

– И Блюм вас не раздражал? – грубо спрашивает Роб.

– Раздражал или нет – это неважно, потому что Арнольд Блюм не был ее любовником. Их объединяло совсем другое. Самым главным секретом Тессы было ее целомудрие. Она любила шокировать.

Роб не выдерживает:

– Четыре ночи в пути? Ночь в бунгало на озере Туркана? Такая женщина, как Тесса? И вы на полном серьезе просите нас поверить в то, что у них ничего не было?

– Вы можете верить во все, что хотите, – с апостольской убежденностью отвечает Джастин. – Лично у меня нет абсолютно никаких сомнений.

– Почему?

– Потому что она мне это сказала. Крыть им нечем. Но Джастин еще не выговорился и с помощью Лесли, мало-помалу, ему удается облегчить душу.

– Она заключила брачный союз, – чуть смутившись, начинает он. – Со мной. Не с каким-то возвышенным творцом добрых дел. Со мной. Не надо искать в ней что-то экзотическое. Я нисколько не сомневался, да и она тоже, что по прибытии сюда она не вольется в команду дипломатических гейш. Но мы оба считали, что она не пойдет вразнос. – Несколько секунд он молчит, чувствуя на себе их недоверчивые взгляды. – После смерти родителей она сама себя напугала. И теперь, когда рядом появился я, надеялась в определенной степени ограничить свою свободу. Эту цену она соглашалась заплатить за то, чтобы больше не быть сиротой.

– И что изменило ее решение? – интересуется Лесли.

– Не что, а кто. Мы, – с жаром отвечает Джастин. Он говорит о других мы. О тех, кто ее пережил. О виновных. – С нашим самодовольством, – он понижает голос. – Вот с этим, – обводит рукой не только столовую с отвратительными акварелями Глории, развешанными над каминной доской, но весь дом со всеми его обитателями, другие дома на улице. – Мы. Те, кому платят за то, чтобы видеть происходящее вокруг, но которые предпочитают не смотреть. Те, кто идет по жизни, глядя исключительно себе под ноги.

– Она так говорила?

– Я говорил. Так она начала воспринимать нас. Она родилась богатой, но никогда не придавала этому особого значения. Деньги ее не интересовали. Она всегда обходилась малым. Но знала, что не может оставаться безразличной к тому, что видела и слышала. Знала, что за ней должок.

На этом Лесли просит прерваться до завтрашнего дня. «В это же время, если вы не возражаете, Джастин».

И «Бритиш эруэйз» приходит к тому же выводу, потому что свет в салоне первого класса меркнет и стюардессы спрашивают у пассажиров, не нужно ли им чего перед сном.

Глава 8

Роб тихонько сидит, пока Лесли распаковывает свои игрушки: блокноты с цветными обложками, карандаши, диктофон, который вчера так и остался в сумке, ластик. На лице Джастина – тюремная бледность и сетка морщинок у глаз, по утрам теперь по-другому и не бывает. Доктор прописал бы ему прогулки на свежем воздухе.

– Вы говорили, что не имеете никакого отношения к смерти жены, в том смысле, на который мы намекаем, Джастин, – напоминает Лесли. – Тогда позвольте спросить, а есть ли другой смысл? – и наклоняется вперед, чтобы лучше расслышать его ответ.

– Мне следовало поехать с ней.

– В Локикоджио? Он качает головой.

– На озеро Туркана?

– Ездить с ней везде.

– Она вам это говорила?

– Нет. Она ни в чем не упрекала меня. Мы никогда не говорили друг другу, кто что должен делать. Поспорили только раз, и то не по существу. Арнольд не был причиной наших разногласий.

– А о чем именно вы поспорили? – вмешивается Роб. Его, как всегда, интересует конкретика.

– После смерти ребенка я умолял Тессу позволить мне увезти ее в Англию или Италию. В любое место, которое она бы назвала. Она не желала об этом слышать. Она обрела цель, слава богу, причину жить, и во всем мире ее интересовал только один город, Найроби, только одна страна, Кения. Здесь она столкнулась с величайшей социальной несправедливостью. И величайшим преступлением. Так она говорила. Это все, что мне дозволили узнать. В моей профессии дозированное знание имеет первостепенное значение, – он поворачивается к окну, смотрит в него невидящим взглядом. – Вы видели, как живут люди в здешних трущобах?

Лесли качает головой.

– Однажды она взяла меня с собой. В момент слабости, как потом призналась сама, хотела показать