референдария, как говорят латиняне, то есть он должен был докладывать государю обо всех нуждах. Было постановлено, чтобы в тех домах, которые еще не опустели, лица, оставшиеся в живых, предавали земле тела своих умерших соседей. Благодаря великодушию императора и его денежному пособию, Феодор приступил к зарыванию тел умерших бедных жителей. Когда все могилы прежних кладбищ были переполнены телами, и смерть опустошила ряды рабочих, предававших тела земле и копавших новые могилы, новые могильщики, измученные все большим и большим количеством умерших, вздумали взбираться на башни, выстроенные на городской стене, снимать с них крыши и бросать туда тела умерших. Когда все башня наполнялась трупами, ее снова закрывали крышей. Но заразительные испарения, выделявшиеся от гниющих тел, в особенности когда ветер дул по направлению к городу, делались с каждым днем невыносимее. Похоронные обряды и правила были оставлены. Покойников везли без всяких провожатых, без напутственных молитв и песнопений, и ограничивались тем, что клали их на берегу моря.
Когда они накоплялись, их переносили в барку, которую выпускали на произвол судьбы в открытое море.
Граждане, приняв эту кару небес за их нечестивость, забыли о взаимной ненависти, чтобы принимать посильное участие в общем горе, и помогали друг другу в предавании мертвых тел земле.
Но это еще не все. Люди, предававшиеся до сих пор разным порокам и страстям, вдруг оставили свою порочную жизнь и обратились со всею горячностью к религии. И не потому, что они были просвещены и почувствовали угрызения совести, или что в их душах вдруг зародилась любовь к добру. Нет, эти несчастные, привыкшие к пороку, благодаря своей извращенной природе, не могли так измениться. Они были только напуганы, видя постигшее всех несчастье и считая, что смерть висит над их головами. Они почувствовали необходимость изменить свой образ жизни. Но, как только они освободились от чувства страха и сочли себя вне опасности, благодаря ослаблению болезни, так сейчас же снова предались преступным страстям и даже превзошли самих себя в своих дурных и гнусных деяниях.
В течение всего этого времени большая площадь Византии почти совершенно опустела. Все здоровые оставались дома, заботясь о больных или оплакивая умерших. Если кто-либо попадался на улице, так это были носильщики покойников. Торговля совершенно прекратилась. Ремесленники бросили свои занятия, неоконченная работа выпадала у них из рук. С величайшим трудом можно было получить кусок хлеба или какую-либо другую пищу, да и то лишь в самых ничтожных количествах. Понятно, что, благодаря этому, некоторые больные умирали голодной смертью. Даже сам император не избежал этой болезни, но Господь пощадил его… Все жители нашего царственного города превратились в нищих и сидели в своих домах, не смея выйти из них… И если Византия пережила эту кару «старик рассказывает о чуме, не раз посещавшей Византию», то чего ей бояться еще?…
— Постой, старик, — раздался вдруг из толпы мужественный голос, -была чума и прошла, теперь вам, византийцам, следует бояться другого бича, пожалуй, не менее ужасного…
Все обернулись на говорившего.
Это был мореход, с суровым загоревшим от зноя лицом.
— Что ты хочешь сказать? — раздались в толпе вопросы.
— А то, что вам здесь грозит новый бич… Я только что вернулся из славянских земель с Днепра. Знайте: осевшие в Киеве варяго-россы готовят на вас набег…
Если бы гром ударил среди безоблачного дня, никто на форуме не был бы так испуган, как в эту минуту…
10. ПРАВИТЕЛЬ И МОРЕХОД
Василий сразу понял, какое впечатление произвели на толпу эти слова. Как бы то ни было, но если этот моряк говорил так, стало быть, он имел к тому основания. Нужно было так или иначе выспросить его, разузнать, что он знает и что затевается там, на берегах Днепра у этих проклятых варяго-россов. Кто их знает, что они там замыслили… До сих пор все было спокойно, не было никаких поводов к набегу… Да разве эти варвары будут искать повод? И другие, им подобные, нападали на Византию только потому, что им дома не сиделось…
Но пока нужно было несколько сгладить удручающее впечатление, произведенное на толпу замечанием морехода.
Василий подошел к нему и, положив руку на плечо, со свойственной ему ласковостью в голосе спросил:
— Друг, откуда ты? И почему ты знаешь, что нам грозит беда?
Мореход сперва встрепенулся, откинулся назад, но потом, сообразив по тону голоса, что этот незнакомый ему человек обращается к нему не со злом, быстро оправился и ответил:
— Знаю! Я недавно оттуда…
— С Днепра?
— Да!
— И что же?
— Там сразу все взбесились: и норманны, и славяне… Они требуют от своих князей, чтобы те вели их на Византию…
— И что же Аскольд и Дир?
— Ты их знаешь?
— Да, они всегда были друзьями Византии. Что же они?
— Разве они одни могут что-нибудь поделать, когда все теперь в Киеве кричат только одно: 'На Византию, на Византию!”
— Ты думаешь, это серьезно?
— Как сказать… Опасность известная — не опасность: к ней можно приготовиться, а если пренебречь ею и она нагрянет нежданно — каждый должен плакаться потом только на самого себя…
— Ты философ! Как твое имя?
— А на что оно тебе?
— Я люблю беседовать с умными людьми…
— Если так, ты можешь узнать, что меня зовут Андреем с Крита…
— Вот и хорошо, Андрей! Не пойдешь ли ты со мной? Я угощу тебя вином. — Отчего же! Я свободен…
— Так идем! А вам, народ византийский, нечего пугаться. Идите покойно домой. Бог милостив, и не такие грозы мы видали…
— Это — правда! — раздались в толпе отдельные восклицания.
Настроение толпы переменилось.
Василий Македонянин, угадав это, поспешил воспользоваться впечатлением, произведенным его словами, и увел моряка от этих возбужденных людей, которых каждое лишнее слово опять могло воспламенить, напугать и завести, Бог знает, куда…
— Вот что, Андрей, — начал Василий, когда они отошли на порядочное расстояние от форума. — Не знаком ли ты еще с кем-нибудь, кто знал бы больше, чем ты, подробностей?
— Как же! Есть и такие… Только вряд ли они будут говорить с тобой!…
— Почему?
— Да ведь ты — простолюдин…
Василий улыбнулся.
— А что же у тебя за такие знатные люди?
— Хотя бы мой хозяин…
— Его имя?
— Валлос!
— А, знаю! Он — купец.
— Он, он!…
