— Что говорят купцы? — спросил у Василия больной правитель.
— Они подтвердили то, что тебе известно, всемудрый, — ответил тот.
— Итак, гроза надвигается?
— Да…
Несколько минут прошло в молчании.
— Мы давно уже ждали этого, — заговорил снова Вардас, — но если это случится теперь, это будет большим несчастьем для Византии. Мы и так переживаем очень тяжелое время. Михаил под влиянием оргий почти что сошел с ума, все войска находятся на границах, где им приходится бороться с персами, у нас есть только разнузданная гвардия, которая хороша, когда приходится укрощать разбушевавшуюся чернь на форуме, и ничего не стоит в открытом бою с могучим врагом.
— И прибавь, мудрый, — вставил свое слово Фотий, — у нас нет полководца, который мог бы бороться с варварами.
— Я уже говорил ему, какие это варвары, — кивнул на Василия Вардас, -это не жалкие болгары, а новый мощный, крепкий народ-дитя, только еще начинающий жить…
— Что же делать? Как отвратить грозу? От Рима теперь нам нечего ждать помощи.
— Да, после того, как эти бунтовщики отложились от нас, и мы не могли наказать их за измену, — на Рим, действительно, нечего надеяться…
— Но не можем же мы допустить, чтобы погибла Византия!
— Византия и не погибнет, — довольно спокойно ответил Вардас, — до этого еще очень далеко, и славяне с этой стороны вовсе не опасны, Византия — и даже не вся, а только город великого Константина — перенесет ужасное жестокое испытание…
Оно мне и страшно!…
— Чем же?
— Оно вызовет волнения в народе. Недовольство Михаилом растет и без того, а кто может знать, куда заведет нас волнение черни?
— Да, это — действительная опасность, — согласился с Вардасом Фотий. — Не позволено ли мне будет сказать свое слово? — вмешался молчавший до этих пор Македонянин.
— Говори, Василий, — ласково вымолвил Вардас, — ты молод, и в твоей голове могут зарождаться хорошие планы. Говори, а мы обсудим твои слова.
— Действительно, у нас нет войска для отражения набегов, с границ мы не можем взять обратно наши отряды — тогда персам легко будет вторгнуться в пределы Византии, но если бы удержать россов от этого набега теперь, то после они встретились бы с вооруженными силами и были бы без труда отброшены.
— А как это сделать?
— У них только два вождя.
— Знаю — Аскольд и Дир…
— Вот! Других нет…
Нет им и заместителей. Если бы эти вожди умерли от какой-нибудь внезапной причины, болезни или чего подобного, россов некому было бы вести в набег, тогда…
— Так, так, ты, может быть, и прав! Но среди норманнов все-таки останутся люди, которые могут заменить Аскольда и Дира.
— Не думаю! Этих князей любят славяне. Они видят в них своих освободителей от хазарского ига, другие же норманны являются для них простыми воинами, недостойными сидеть на княжеском престоле; кроме того, у славян есть и свои знаменитые мужи, которые имеют больше прав на княжение, чем простые пришельцы. Если не будет Аскольда и Дира, на Днепре сразу, среди покорных ими племен, начнется волнение, которое кончится очень печально для норманнов, и, во всяком случае, опасность набега, может быть, для нас хотя и не будет устранена совершенно, то отдалена на более или менее продолжительное время.
— Он прав! — воскликнул Фотий.
— Я согласен с тобой, — наклонил голову Вардас, — но не будем скрывать, что это — очень трудное дело.
— Отчего?
— Чья-либо смерть не в нашей воле.
Фотий усмехнулся.
— Человек смертен… — сказал он, — и никто не знает и знать не может, откуда приходит смерть…
14. ПОРУЧЕНИЕ
Несколько минут прошло в молчании.
Вардас как будто обдумывал только что слышанное.
— А ты что скажешь? — снова обратился к Василию правитель.
— Я вполне согласен с мнением блаженнейшего, — ответил тот.
— И ты!
— Василий мне всегда казался рассудительным человеком, — вмешался Фотий.
— Но кто бы мог помочь нам?
— Купцы! — произнес Македонянин.
— Ты опять прав, Василий, я о них забыл, — воскликнул Вардас. -Действительно, купцы могут быть нам очень полезны в этом деле: их хорошо знают в Киеве, где они бывали не раз, и они легко могут добиться того, чтобы князья их приняли.
— И поднести им в числе даров хотя бы такие благовония, — продолжал Вардас, уже примирившийся с планом Василия, — которые бы обладали нужными нам свойствами… Придворный врач Фока сумеет приготовить такие…
Василий молчал.
Вардас, этот закаленный и видавший всякие виды византийский царедворец, все-таки призадумался над убийством себе подобных.
— Но нам нужно спешить, — пробормотал он. — Сумеет ли Фока приготовить эти благовония?…
— Пусть он отправится в Киев под видом купца и приготовит их на пути, — подал совет Василий.
Вардас ничего не ответил. Он опять глубоко задумался.
В его душе боролись между собой самые разнообразные чувства.
Нельзя сказать, чтобы среди них особенно говорила жалость. Все-таки Вардас был сыном своего века, но он в это время был болен, ждал каждую минуту смертного часа, и заботы о душе, о будущей жизни, занимали его. Однако эта борьба продолжалась в его душе недолго.
Сознание необходимости преступления ради пользы отечества взяло верх. — Пусть так, я согласен, — пробормотал он. — Ты отпустишь мне этот грех, Фотий?
— Можешь быть в этом вполне уверен, дядя, — ответил патриарх, — этот — точно так же, как и все другие.
— Тогда пусть Василий вернется к купцам и объяснит им, чего от них ждет Византия, а потом мы призовем Фоку и объясним ему, что нам нужно от него… Иди, Василий…
Македонянин с низким поклоном патриарху вышел из покоя.
Валлос и его товарищи ждали с замиранием сердца его возвращения.
— Что потребуют с нас? — шептались между собою купцы.
— Только бы не наших голов…
— Но за что же?
— Разве при дворе Михаила-пьяницы спрашивают — за что?
