твое поганое сердце, и твои оскорбления застряли бы у тебя в глотке. — Он наступил на клинок и, сломав его, отшвырнул в кусты.
Чарлз смерил противника долгим взглядом.
— Ты заслуживаешь смерти, но, на твое счастье, я не из тех, кто убивает безоружных.
Он с силой толкнул Ренни в грудь. Тот сделал шаг назад и соскользнул в наполненную грязной водой канаву. Выбираясь из грязи, он громко ругался и проклинал всех предков и родственников Чарлза.
Чарлз с отвращением взглянул на него.
— Пойдем, — повернулся он к Нику.
— Тебе следовало его убить, — прошептал Ник.
— Ты же не убиваешь каждую крысу, которая попадается на твоем пути, а только тех, которые по- настоящему опасны. Ренни больше пугает, но он не так уж и опасен. — Чарлз усмехнулся, глядя на барахтавшегося в грязи врага.
За всю жизнь он не убил ни одного человека, и ему не хотелось начинать с Ренни, но показывать свою слабость мерзавцу, который без колебаний отнял бы жизнь у ближнего, не стоило.
Он направился к дереву, возле которого оставил свою лошадь. Ник уже садился в седло.
Они медленно выехали на дорогу, бледной лентой пролегавшую через лес. Слабый свет луны освещал им путь, высвечивая в тумане призрачные силуэты деревьев.
А над канавой выросла совсем не призрачная темная фигура, и в следующую секунду Чарлз почувствовал сильный удар в спину. Он охнул от боли, обернулся и увидел Ренни, вылезавшего из канавы. Разъяренный, Чарлз соскочил с коня и бросился к покрытому грязью мерзавцу, который не придумал ничего лучше, чем запустить в него камнем.
Он схватил его за грудки, и в этот момент Ренни ударил его в лицо. Чарлз покачнулся, но устоял на ногах. С рычанием он бросился на врага, и они повалились на землю. Они нещадно молотили друг друга кулаками, но вот наконец Чарлзу удалось вырваться из цепкой хватки врага и подняться на ноги. Он посмотрел на неподвижное тело, лежавшее перед ним, и отвернулся — не в его правилах бить лежачего.
В этот момент к нему подошел Ник.
— Проклятый негодяй! Не понимает, когда следует остановиться!
— Ему нравятся подлые приемы. Чертов трус не осмеливается открыто вызвать джентльмена на поединок. — Чарлз снял камзол и попросил Ника посмотреть на синяк под его лопаткой.
Ник присвистнул:
— Здорово он тебя ударил! За такие дела с него надо содрать кожу к четвертовать.
— Да. — Чарлз пнул ногой лежащего без сознания Рении. — Пойдем. — Он резко повернулся и застонал от боли в плече. — Черт знает до чего досадно! — Отвязав лошадь Рении, он хлопнул ее по крупу, и она резво побежала по дороге. — Думаю, этим дело не кончится, — задумчиво проговорил он. — Если Ренни не убить, то он может доставить нам всем еще немало хлопот.
— Он затаит обиду. Навсегда.
— По-моему, я сломал ему челюсть. Может быть, он теперь подумает, прежде чем снова на меня нападать.
— В следующий раз он не будет на тебя нападать, он просто застрелит тебя из-за угла.
— Я не могу жить в вечном страхе перед негодяями вроде Ренни. Что меня беспокоит, так это беззащитность Маргерит перед его происками.
— Мы не должны спускать с нее глаз, — мрачно подытожил Ник.
Чарлз вернулся домой и попросил камердинера обработать его синяки. Наконец, оставшись один, он вынул из кармана письмо Маргерит. Нетерпеливо сломав печать, он прочитал короткое послание.
Бессовестный Полуночный разбойник!
Признаюсь, мое сердце трепещет от ваших восторженных комплиментов. Я глубоко тронута, польщена вашим восхищением, но никогда не соглашусь встретиться ночью с незнакомым джентльменом. Вы заблуждаетесь, если думаете, что я могу пасть так низко, чтобы прийти к вам на свидание. Никакие льстивые слова не заставят меня изменить решение.
Маргерит.
Вздохнув, Чарлз сложил письмо. По правде говоря, он и не ожидал, что Маргерит ночью побежит на свидание с незнакомцем. Если бы она согласилась, это вызвало бы у него подозрения, но он должен что- то придумать, чтобы ее жажда романтической любви победила здравый смысл. Вот уж действительно задача! Вспоминая сверкающие глаза Маргерит и ее шаловливую улыбку, он сел за стол, чтобы сочинить ответ. И вспомнил о своих синяках. Черт побери, сколько дней пройдет, прежде чем они перестанут причинять ему неудобства…
Однако через пару дней Маргерит нашла в тайнике его письмо. Ее сердце замирало от волнения, когда она бежала по дорожке к дому. Закрывшись на ключ в спальне, она распечатала письмо и удивилась, увидев неуклюжий почерк, так не похожий на уверенный почерк воздыхателя.
Дорогая Маргерит!
Я в отчаянии. Я ранен и чуть не потерял надежду, что сумею написать вам о своей любви, но никакая боль не сможет меня остановить. Я пишу левой рукой, ибо вы должны знать, в каком я отчаянии от того, что не скоро увижу вас и не буду держать вас в своих объятиях. Я признаю, что тайное свидание на лугу было бы неприлично, но вы хорошо знаете, что я не могу появиться в вашем доме. Если бы ваше сердце смягчилось и мы встретились всего лишь один раз, чтобы я мог подарить вам букет полевых цветов и открыть свое сердце! Больше ничего. Обещаю, что не трону и волоса на вашей головке, хотя их сияющее золото снится мне по ночам.
Маргерит, улыбнувшись, прижала ладони к пылающим щекам. Негодяй был весьма искусным обольстителем, и его признание заполнило ее мысли и сердце. И ее сны.
Если она встретится с ним, он не удовлетворится цветами и разговорами. А разве не этого она хотела? Прижаться к его широкой груди и забыть обо всем хотя бы только на одну ночь и провести ее с человеком, который часами сочиняет оды ее красоте. Ночь блаженства с мужчиной, который не станет ее осуждать. Она сохранит эту встречу в тайне. Она продолжила чтение:
Я буду ждать вас через два дня, в десять часов вечера, когда взойдет полная луна, на лугу за рощей. Не бойтесь. Я буду ждать, пока солнце не окрасит своими лучами воды Даунса. Я буду ждать вас вечно, сердце мое.
П.р.
Она бросила письмо на кровать и, дрожа от возбуждения, раскинув руки, закружилась по комнате, воображая, что ее обнимают руки возлюбленного.
Ее охватило такое страстное желание отдаться ему, что она, потрясенная, опустилась на стул у туалетного столика и внимательно оглядела себя в зеркале. «Ты бесстыжая, — заявила она своему отражению. — Но и такая одинокая».
Все изменится, как только она продаст свой дом и переедет в другое жилище, где наконец почувствует себя свободной. Она начнет новую жизнь, наполнит ее счастьем, возможно, найдет достойного спутника жизни и выйдет за него замуж, и, вполне возможно, он будет читать ей стихи.
Завтра из дома увезут все, кроме кроватей, стола и трех стульев. Ее новая жизнь начнется завтра, и она с нетерпением ждала перемен — вопреки угрозам Ренни.
На следующий день прибыли фургоны, и в них погрузили всю мебель и картины. Нетронутой осталась лишь комната Софи, поскольку она привезла свою мебель из Шотландии.
Наконец грузчики уехали. Ковры тоже увезли, и шаги Маргерит звучали на голых досках. В пустых комнатах гуляло эхо.
— Неужели мы когда-нибудь снова уютно устроимся перед камином? — вздохнула Прюнелла, с грустью глядя на жесткие стулья, стоящие вокруг обеденного стола.
— Мы начнем все сначала. Я закажу новую мебель, и у вас будет самое удобное кресло, Прю.
— Я не уверена…
— Не надо больше говорить об этом. У меня нет средств содержать Леннокс-Хаус, и я не хочу оставаться здесь дольше, чем необходимо.
— Да… я понимаю. У вас было достаточно неприятностей в этом году, и я не осуждаю вас за то, что
