Я швырнула сумку к туфлям и залезла на крышу. Сделала я это легко, уперевшись ногами в открытые ставни. Хибара была построена для лилипутов и окна ее находились на уровне пояса. На крыше оказалось жарко, грязно и неудобно. Я подумала, что на чердаке еще грязнее и пожалела свою единственную юбку. Я нашла вход, и заглянула в душное жерло. Решив, что пролечу туда со свистом, свесила ноги вниз, сложила руки по швам, и стартанула. Более неприятного трюка я не совершала даже в хулиганском детстве, когда не проходило ни дня, чтобы бабка не снимала меня с забора или с дерева. Вход с крыши совпал по траектории с выходом в дом. Вместо того, чтобы сначала слезть на чердак, а потом уже в дом, я пролетела весь путь в один прием, собрав по дороге пыль, грязь, и занозы. Я грохнулась в тесных сенках, и поняла, что с четверенек можно не вставать – слишком низкий тут потолок. Когда я летела, он казался гораздо выше. Пригибаясь, я прошла на кухню, а потом в комнату.
Убежище Бизона, несмотря на свою необитаемость, хранило много информации. Ее нужно было только увидеть. Ни один мужик никогда не заметит то, что заметит женщина.
Скорее всего, дом не снимали. В нем просто редко появлялись. Причем – редко появлялась в нем женщина. Здесь был женский порядок, и женский дух. Несмотря на скудную, безликую обстановку. Не знаю, как Бизя этого не заметил. После его пребывания тут совершенно точно прибирались. Белье было свежее, плед старенький, но чистый. На кухне новые запасы продуктов – чай и консервы. Я, как ищейка ползала по дому, пригнувшись, буквально все обнюхивая и пробуя на зуб. Вот книга «Как закалялась сталь». Я перетрясла ее, но Мишкиной фотографии не нашла. Сентементальный Бизя, наверное, прихватил ее с собой. Вот телевизор, по которому он узнавал о своих подвигах. Я перетрясла белье и нашла черный волос – средней длины, скорее всего, женский. В серванте, кроме пыльной посуды и учебников по педагогике ничего не было.
Я через сенки пролезла в туалет. В отличие от дома, где я поселилась, здесь туалет был пристроен к дому, имел унитаз и слив. Рядом висел рукомойник, над ним тусклое зеркало. На рукомойнике стоял рулон дорогой двуслойной финской туалетной бумаги. Этот рулон был самым дорогим предметом в доме, что опять навело на мысль, что хозяйка женщина: вряд ли мужик будет так заботиться о своей... гигиене. Здесь тоже было чисто, но я обследовала каждый миллиметр, и снова нашла волосы, на этот раз короткие и светлые. Скорее всего, при тусклом свете плохо убрали, и это остались волосы Бизи, которые он сбрил, стараясь добиться минимального сходства с фотороботом. Со мной вдруг случился приступ телячьей нежности, и я спрятала растительность с его лихой головы в нагрудный карман своей блузки. Я вернулась в сенки, собираясь покинуть дом прежним маршрутом, но тут услышала звук открываемого снаружи замка.
Только мне могло так безумно повезти: явиться через крышу в необитаемый дом, за пять минут до того, как туда придут. Спрятаться в этом спичечном коробке было негде. Стремительно лезть на чердак в узкой юбке я не рискнула. Да и манатки мои красовались у входа. Я села на единственный стул, положив ногу на ногу, сделала невозмутимый вид, и пожалела, что не накрасила губы красным.
– Ключа нигде не было! – крикнула я, еще не рассмотрев, кому.
На пороге стоял не Гогот. Вошла пожилая, опрятная женщина в простом платье, неброским макияжем, и спокойным лицом. Вид у нее был такой, будто она привыкла, что длинные девицы в кожаных юбках, обдирая коленки, вваливаются в ее дом через чердак. Я отметила, что черный волос принадлежит не ей. У нее на голове красовалась пышная, седая прическа.
– Я увидела ваши шпильки у забора, и решила, что вы не грабитель, – тихо сказала она.
– Не грабительница, – уточнила я.
– Здесь нечего брать, – улыбнулась она.
– Кроме туалетной бумаги.
– Вы что, пописать захотели? И для этого залезли через крышу?
– Понимаете, – лихорадочно соображала я, – дело в том, что я приезжая. Отдыхаю дикарем. Всю жизнь мечтала побывать на море. Приехала, а тут тетки такие цены за комнаты заломили, что я уже две ночи на вокзале ночую. В гостиницах мест нет. Ну и смотрю, домик заросший, необитаемый. Вы не подумайте, я заплачу.
– Давайте отсюда, девушка, – устало вздохнула пожилая дама. – Этот дом не сдается. Никогда не сдавался, и не будет сдаваться. Уходите, или я вызову милицию, – она схватилась за мобильный, висевший у нее на шнурке на шее. Уже и бабушки обзавелись мобильниками.
Я пулей вылетела из хибары, схватила вещички, и босиком полетела по пыльной дороге к своему дому.
– Не дрищет! – завидев меня издали, заскандировали старушки. – Не дрищет!
Крупный Борис размеренно щипал траву.
– Помогла сигарета специальная! – радостно сообщила Феня, и смущенно протянула мне баночку с медом. – Вот, держи. Раньше дед пасеку держал, пока живой был, на машине туда ездил. А теперь сын привозит. Ешь на здоровье, это тебе не говно покупное.
– А где машина? – напряглась я.
– Какая?
– На которой дед на пасеку ездил?
– Дык в сарае уже год стоит, покупателя на нее нетути.
– Нетути?
– Нетути, – помотала Феня головой.
– А можно я посмотрю?
Она повела меня в соседний двор и открыла сараюшку.
В вечерних сумерках, блестя круглыми и глупыми, как у козы Таньки глазами, на меня смотрел старый, горбатый Запорожец. Цвета он был ржавого, а вида бывалого.
– Сколько? – спросила я Феню.
– Да сколь дашь. Все равно ржавит.
– А документы на него есть?
Бабка сбегала в дом, и принесла техпаспорт и даже талон техосмотра за прошлый год.
– Беру, – объявила я старушкам, и отрыла в сумке двести долларов.
– Ой! – обрадовались они, – Ой, Эллочка! Тебе и впрямь лучше на машине ездить, а то вон как ты неаккуратно ходишь! Все коленки расцарапала, и локти разодрала! А испачкалась как! Будто весь день в пыли валялась! И очочки запылились.
Бабки раскудахтались, а я залезла за руль горбатого. Масло там было, я проверила, бензин тоже. Он поупрямился немного, потрещал, покряхтел, и завелся. Счастливая, я выехала за ворота, и дала кружок по улице. Горбатый дымил, дергался, но ехал. Больше шестидесяти он не давал, но я решила, что мне пока хватит. На техосмотр плевать, остановят – заплачу штраф. Я вернулась к дому, отмылась из колонки в огороде, переоделась в джинсы, накрасила губы, и рванула к Сазону.
На заправке на меня показывали пальцем и смеялись. Не обращая ни на кого внимания, я, минуя очередь, проехала к колонке и встала перед носом у серебристого Мерседеса.
– Эй, блатная, я тоже в очереди стою! – крикнул из окна толстый и бритый.
– Я быстрей залью, чем ты подъедешь!
Он забыл захлопнуть рот, и замерев, смотрел, как я заливаю в ржавый агрегат 92 бензин.
Дом Сазона я нашла быстро – высотка в этом районе была одна. Я задним ходом стала втискиваться между старым Москвичем и темно-зеленым Патролом.
– Эй, дама! – раздался командирский рык с небес. – Миллиметруй! Миллиметруй! Точнее руль крути, дама! Миллиметруй! Кто ездить тубя учил? Права купила?
– Подарили, – задрав голову, сообщила я.
– А? Громче рот разевай! Ездить не умеешь! Говоришь – как рыба клювом щелкаешь!
Перевесившись через перила, со мной беседовал дедок, разодетый как боец ОМОна. Теперь я поняла, почему Бизя всегда орет так, будто вокруг него одни глухие. Захлопнув ржавую дверь горбатого, я зашла в подъезд.
