значит, у меня масса времени.
– Тот дом на Сиреневой...
– Сиреневой?
– Мы же договаривались!
– Ну да, услуга. Не забыл, помню. Этот дом... Черт...
Третья пуговица оторвалась и упрыгала за груду железных ведер.
– Черт! Запасной-то нет, нет запасной! – он наклонился и полез обследовать пространство за ведрами.
Дверь открылась, зашла другая толстая тетка в халате и с ведром.
– Батюшки! – сказала она, увидев зад Козлова, – Чтой это вы тут делаете? Где Семеныч?
– Инвентаризация! – нашлась я.
– А! – обрадовалась тетка, – Это правильно. А то все ведра растащили, швабры сперли, и даже тряпки тырят. Про пылесосы я и не говорю. Счас всем девкам на этажах скажу, чтобы орудия труда сюда тащили. Все пометить и переписать! Это правильно. – Она швырнула ведро в сторону Козлова и умчалась.
Козлов вылез, держа в руках маленькую прозрачную пуговичку.
– Дом... – напомнила я.
Козлов сунул пуговичку в карман.
– Ах, дом. Дом?
Козлов снова сбился.
– На Сиреневой...
Он раздумал возиться с пуговицами и внезапно расстегнул ширинку.
– Нужно дверь закрыть! – осенило его.
– Ключ у Семеныча. Очень хочется про дом!
– Странный, странный дом.
Он запрыгал на одной ноге, снимая штаны. Его почему-то совсем не волновало, что я и не думаю раздеваться. Меня это немного озадачило.
– Вы сядьте. И про дом.
– Не, я стоя, стоя. – Все-таки я прижгла ему зад, раз он так упорствует в желании все делать стоя. Он отбросил штаны на стул и остался в белых трусишках. Потом зачастил, проглатывая слова:
– Бабке дом принадлежал, второго года рождения. Задова Мария Ивановна. Пять лет назад померла бабка. Удовлетворил?
– Это все?
– Все? Нет. Там потом родственница объявилась Никитина Инна Петровна. Ей этот дом Задова завещала, на ней он теперь и числится. Год рождения ее... не помню, не замужем, приводов не имела, судимостей нет, детей... Вроде сын один – 70го года, Никитин Аркадий Васильевич, погиб в 2000 в автокатострофе.
– И кем Задова приходилась этой Никитиной? Почему дом ей завещала?
Переминаясь на кривеньких ножках, Козлов изо всех сил старался поскорее завершить официальную часть нашей встречи.
– Кем? Такие подробности у бабушек на лавочке. База-то наша не роман? Не роман. – Он громко засмеялся своей шутке. – Значит, база – это база. А не роман. Год и место рождения, судимости...
– Место!
– Что?
– Место рождения этой Никитиной.
Козлов почесал сначала затылок, потом то, что несущественно выпирало из-под беленьких трусиков.
– Забыл, – хихикнул он. – Представляешь, забыл. Нерусский город ... Назрань, кажется.
Козлов потрусил ко мне. Я поняла, что за маленькие причуды одолевают майора и почему его не волнует, что я до сих пор не раздета.
– Может, Казань? – я встала с ведра и распрямилась во весь рост, оставив Козлова с его проблемами далеко внизу. Он жалобно посмотрел на меня снизу.
– Казань? Может, Казань. Говорю же, нерусский город, какая разница: Казань-Назрань. Я еще подумал про какое-то иго... монгольское, что ли.
Дверь снова открылась без стука.
– Семеныч, тряпки тут есть? Вечно тряпки все схерачат! – заорала очередная тетка в синем халате. – Ой! Чой это? – уставилась она на голоногого Козлова.
– Медосмотр! – брякнула я.
– Что, и санкнижку продлят?
– А как же?
– Ой, пойду девкам скажу! Мне бы тряпочку! – она схватила со стула скомканные штаны майора и умчалась. Козлов, не заметив потери, подскочил к двери:
– Все, закрою, закрою! Грубые люди, а вы такая ... находчивая!
Он вставил швабру в ручку двери. Ловушка захлопнулась, мне стало весело.
– И зачем тебе дом этот, с твоими-то талантами?
– Купить хотела, а хозяйку нигде найти не могу, не появляется она там.
– Ну да, ну да, – ухмыльнулся он, – тогда, конечно, место рождения – первое дело. Казань-Назрань. Давай по-быстренькому, а то тут двор проходной, а не номер.
– А почему этот дом странный?
– Я так сказал? Сказал. Ну ладно, значит, от участкового была информация, что бабки-соседки жаловались. Никитина в доме редко появляется, она где-то у богатых работает, там и проживает. Дом этот она не сдает никому, родных у нее нет, а в доме этом то и дело кто-то топчется, иногда тусклый свет горит, смех оттуда слышится и даже стоны. Участковый с хозяйкой поговорил, та заявила, что бабки от старости с ума посходили, никого в доме нет и не бывает. Только бабки все равно заявления в милицию строчат, страшно им, притон там типа какой-то.
– Спасибо, Козлов! – я по-партийному пожала его потную ладошку и вытащила из сумки пятьдесят рублей.
– Не понял, – покраснел майор вместе с лысиной.
– У меня кариес!
– Дрянь! Гадость! – завопил Козлов, выхватил полтинник и заискал штаны.
– Дрянь? Дрянь, – попробовала я на вкус его словцо.
Не очень торопясь, я освободила дверь от швабры и вышла в коридор. Навстречу мне шумною толпою двигалось племя уборщиц. Они гремели ведрами, тащили швабры, пылесосы и живенько что-то обсуждали. Отчетливо слышались слова «медосмотр» и «инвентаризация».
– В очередь, девушки, в очередь! – приказала я им. Тетки послушно стали выстраиваться в ряд. Первая робко постучалась в дверь, за которой метался бесштанный Козлов.
Из отрывочных сведений, которые не очень добросовестно собрал для меня майор, следовало, что город Казань, как я и предполагала, играл в этой истории какую-то роль. Я всерьез задумалась, не смотаться ли туда дня на два, пусть южный город от меня отдохнет.
Получается, Никитина и есть та самая тетка Гогота, чья подруга живет в Казани. Только вот родственников у Никитиной никаких нет, кроме умершей пять лет назад бабки и погибшего сына. Конечно, проще всего спросить обо всем у Мишки, ведь порасспрашивала же я даже Карину. Но, во-первых, не люблю делать то, что настоятельно подсказывает логика, а во-вторых, Гогот – не мой друг, он для меня равноправный участник этой заварушки. И что-то мне подсказывает, что метод тарана и грубой провокации с ним не пройдет.
Ночевать я поехала к Сазону. Проведу ночь спокойно, одна, посмотрю шикарный телевизор, поваляюсь в горячей ванне. Гостей я не боюсь: квартиру на восьмом этаже легче атаковать с вертолета, а это дорого даже для моих недоброжелателей. В конце концов, у меня два пистолета, оба заряжены, а на стрельбу в этой квартире соседи почему-то совсем не обращают внимания.
