– Лук-то у меня хорош, но не для ручек княжны. Ты мой лук хазарский и натянуть-то не сможешь.
И Стема взял свой короткий степной лук и быстро выпустил несколько стрел, держа лук перпендикулярно к груди. Все стрелы вонзились точно по кругу мишени. Княжна всплеснула руками.
А Стема, гордясь своим умением, произнес:
– Скьёльд – щит!
Однако своего лука княжне так и не дал. Объяснил: длинный русский лук хорош тем, что тетиву его можно оттянуть гораздо дальше, до самого уха, а вот тугой степной лук натягивается гораздо труднее, причем большим пальцем. И он показал Светораде на фаланге своего большого пальца простое железное кольцо, не позволявшее порезать руку тетивой.
– Ну вот, ты сам с колечком, а у меня пальчики должны болеть, – надула губы княжна.
– Да и ты с колечком, Светка. Да еще с каким – княжеским!
И он кивнул на обручальный перстень Светорады. При этом они украдкой поглядели на сидевшего у дружинной избы Игоря. Тот был мрачен. Хотя Светорада и Стема просто шутили, князь не мог не заметить, как игриво вела себя княжна со Стемой. С ним самим она никогда такой не была.
– Как будет по-варяжски «стрелы»? – спросил между тем Стемид.
Княжна подсказала. И Стема опять боролся с произношением: орвар, йорвэрр, варрро... ну никак не давалось ему это слово! У Светорады же стрела опять упала в пыль под мишенью.
– Эх, девушка! Шла бы ты лучше прясть, – огорчился Стема. – Чтобы дальше стрелу пустить, сила нужна. «Вейг» – сила, кажется, так? Видишь, у меня ладится, а у тебя...
Но тут Игорь что-то произнес громко со своего места по-скандинавски. Светорада, поняв, даже лук опустила, оглянулась почти с испугом. А Стема выглядел озадаченным. Поглядывал то на Игоря, то на княжну. Игорь осклабился.
– Плохо же ты обучаешь благородной варяжской речи своего рынду, невеста моя, раз он не понял того, что я сказал.
– И нечего ему всякие глупости понимать, – отозвалась княжна.
Почувствовав подвох, Стема закрутил головой, словно надеясь, что кто-то подскажет.
– Что – не дошло? – опять недобро улыбнулся Игорь.
Парень потер лоб.
– Кажется, ты сказал «хирдманн», что по-нашему означает воин, витязь. И еще различил я слово «храуст» – храбрый то есть.
Игорь опять повторил сказанное, медленно, по слогам. А затем перевел:
– Я сказал, что лук – оружие труса. Не храброго витязя – «храуст хирдманн», а наоборот – не храброго, то есть труса.
Стема продолжал глядеть на князя. Тот вытер потные ладони о красные штаны, улыбнулся.
– Я сказал, что лук – оружие труса, который бьет только издали и опасается выйти на ближний бой. Разве не так. И разве ты, Стемид, не прославился, сражаясь только на расстоянии, как степняк, а вот в ближнем бою редко когда себя показывал. На расстоянии и трус может справиться с противником.
Стема негромко присвистнул. Погладил свой лук, словно не столько за себя обиделся, сколько за свое оружие.
– Верно только то, князь, что я в твоей дружине стрелок, а не мечник и не копейщик. Сам же меня во время походов ставил среди стрелков. Потому я и не рвался туда, где ты разил врагов, как коршун голубей. Но ведь и мои стрелы не раз помогали воинам в бою. Припомни хотя бы ту сечу...
Тут Стема исподлобья взглянул на Игоря, который смотрел на него с кривоватой усмешкой.
– Припомни сечу у речки Сулы, князь. Не мои ли стрелы тогда помогали твоему отряду уйти от выскочивших из-за кургана хазар? И это тогда, когда твой конь уже перешел реку вброд, а мы, стрелки, сдерживали отступление – и твое, и твоих гридней. Никто из нас не струсил тогда, не отступил, многие там полегли от таких же «трусливых» хазар, острые жала стрел которых обратили в бегство даже столь славного витязя, как Игорь Киевский.
Стема продолжал говорить, а Игорь медленно поднимался, и лицо его стало серым, что было заметно даже под слоем пыли, на скулах заиграли желваки. Ох, как не любил Игорь, когда при нем вспоминали тот его бесславный поход, в котором под Сулой полегла почти половина его войска. А ведь именно в том бою Стема добыл свой знаменитый пояс, успев перед самым наскоком хазарской конницы снять его с пробитого стрелой хана, скатившегося с Коня по крутому склону. Да разве не Стема тогда заслужил похвалу, за то, что отстреливался скоро и умело, заставив хазар замешкаться, дав время уйти раненым всадникам, вторые уже почти висели в седлах. В том бою именно Стемид заслужил славу, а вовсе не Игорь, который, повелев отходить, первый умчался под защиту крепости Воинь.[103] Позже князь объяснял, что за подмогой поскакал, однако подмога не скоро подоспела... Люди говорили: именно лучникам они обязаны тем, что намного превосходящая рать копченых [104] была задержана до подхода отрядов из крепости.
Для Игоря упоминание о том случае было горше полыни. Люди знали об этом и помалкивали, чтобы не гневить его. А тут Стема сказал при всех. Да еще в Смоленске, куда и весть о той сече наверняка еще не дошла. Игорь услышал, как кто-то из смоленских кметей уже спрашивал, что за сеча была такая? А те, кто знал, отворачивались, всем своим видом показывая, что им и дела нет до сказанного.
Игорь даже задохнулся от гнева. Наблюдал, как Стема невозмутимо собирает стрелы под мишенями, как сдувает с оперения песок и бережно засовывает стрелы в подвешенный сбоку тул. Исподлобья глянул за замершего князя. А потом... Такой дерзости никто не ожидал, когда Стема неожиданно вернул Игорю его же фразу:
– Что побледнел-то? Солнце напекло али съел чего-нибудь? Ну, так ничего, поблюешь, и полегчает.
Игорь выдохнул воздух. Со стоном, с криком, с ревом вскочил, хватаясь за меч.
– Да я тебя!..
Дальнейшее произошло мгновенно. Никто не успел заметить, как в руках у Стрелка оказался лук, как стрела свистнула, срываясь с тетивы, и прошила широкие щегольские шаровары Игоря, так что князь оказался пришпиленным к бревенчатой стене за ним. Откинулся было назад, но тут вторая стрела, выпущенная Стемой, опять пробила шаровары как раз возле другого бедра Игоря, и он теперь был пригвожден к стене с двух сторон. Миг – и уже третья стрела, угодившая чуть ниже первой, прибила князя к бревну, затем третья и четвертая. И так еще несколько раз, пока Игорь уже не мог вырваться, разве что если бы выскочил из шароваров.
Стема, тяжело дыша, опустил лук, не сводя с князя глаз, Игорь же пока больше глядел на торчавшие с обоих боков оперения стрел, сглотнул нервно. Вокруг стало тихо. Молчали все: и растерянные кмети, и княжна, застыв с широко открытыми глазами, и воевода Кудияр, сидевший подле Игоря. Тишина длилась несколько минут, потом Игорь, оглядев себя потрясенно, медленно поднял на Стемида глаза. Тот стоял, выпрямившись, сжимая в руках лук и в упор глядя на Игоря, – сурово, гневно и упрямо. Даже голову гордо вскинул, словно бросая вызов.
И тут кто-то громко произнес:
– Ай да выстрелы! Ай да стрелок!
Сказано это было с восхищением, но тут же люди стали отворачиваться, кто пряча усмешку, кто хмурясь. Ибо за подобные шалости дерзкий Стемид мог поплатиться головой.
Игорь рванулся раз, другой. Однако стрелы надежно держали его, и он опять откинулся на стену. Сказал, задыхаясь:
– Запорю!
Кудияр тут же бросился к нему, начал что-то говорить. Игорь грубо оттолкнул его.
– Головы не сносить! На кол посажу... На палю!.. Эй, Бермята, Вавила, Митяй, схватите его!
За такой поступок Стемку и впрямь следовало наказать.
Об этом подумала и Гордоксева, наблюдавшая все с галереи.
Она была потрясена выходкой Стемида. Где-то в голове вертелось: ну что за неугомонный! Так и ищет смерти... так и напрашивается со своей дерзостью немыслимой...
Она видела, как названные Игорем воины сначала кинулись выполнять приказ, а затем остановились. Ведь они росли со Стемой и понимали, что ожидает парня, если его схватят. Вот и медлили, нерешительно переглядываясь. А Игорь рвался у стены, кричал:
