на исправительном полигоне! Вам раньше не доводилось бывать на полигонах?
— Нет, — сказала Надинька.
— Я бывал! — Егор закашлялся сипло, точно полжизни провёл в рудниках. — Два раза был в «Норильске», там забавно. Как бы пещера такая сделана с забоями, и в каждом забое по штрафнику сидит. А ещё три дня сидел на «Анзере», там тоже мокро, почти как здесь. Только комаров побольше и пластмассовые берёзы повсюду. Короче, как на кладбище.
— А здесь ты был раньше? — Касси подняла грустные глазки.
— Нет. Впрочем, отсюда тоже всех выпустят, не бойтесь. Меня так вообще ненадолго посадили. Так, немного нагрубил учителю… потерял балл и загремел. Через три часа меня выведут отсюда. А вы-то надолго?
— Мы не знаем, — Надинька пожала плечами.
— Вы не поверите… Ведь я вообще последние часы в этом замке нахожусь! — вдруг сказал мальчик Егор. — Завтра утром меня отвезут на пристань, и всё. В Лондон, оттуда самолётом в Москву. Для меня учёба закончилась.
— Ах, правда? — Надиньке это почему-то показалось невероятным. — В Россию улетаешь?
— Ну да. Возникли семейные проблемы. Отец хочет, чтобы выпускной год я отучился в ПЮРЭ, это такая престижная школа в Москве. Так что про волшебство мне придётся забыть навсегда, — Егор вздохнул и добавил тихо, — А жаль.
Глядя в темноту, он как бы нехотя предложил по-русски:
— Если хочешь, могу передать твоим родственникам что-нибудь. Они ведь в Москве у тебя?
— В Москве, конечно в Москве! — Надинька немного оживилась. Она вспомнила папу с мамой, которые уже через месяц должны вернуться из командировки. Вспомнила дедушку, который… ах, это так ужасно! Дедушка до сих пор не знает, куда подевалась его непослушная внучка.
— А ты правда можешь передать? — переспросила она.
— Вот, у меня есть бумага, — мальчик достал из-под влажной мантии чистый листок и золочёный карандашик на цепочке. — Напиши письмо, а я передам, когда в Москву прилечу. Пиши спокойно, я не буду подглядывать, — сказал он и зачем-то отвернулся.
«Я и не собиралась ничего скрывать» — удивлённо подумала Надинька, расправляя на коленке листочек.
— Не волнуйся, я никому не покажу твоё письмо, — повторил он.
Надинька задержала карандашик на половине слова. Что-то странное, показалось ей, просквозило в словах мальчика… Какое-то неправильное, поспешное придыхание, как если бы Егор… говорил неправду.
— Как дедушку-то звать? — спросил мальчик очень безразличным голосом.
— А вот я здесь напишу, сверху, — сказала Надинька и прочитала по слогам, выводя буковки:
— Еропкину Тимо-фею Пет-ро-вичу… Вот. Так зовут моего самого прекрасного в мире дедушечку.
— Угу, — хмыкнул мальчик. — Вот и получилось у тебя как у этого… у Некрасова: «на деревню дедушке». Адрес-то напиши!
Надинька послушно написала сверху адрес, даже индекс не забыла. Мальчик внимательно заглянул в бумажку и удивлённо присвистнул:
— Ого! Какой престижный райончик… на Ленинском проспекте живёте? Видать, у тебя дедушка — известный человек?
— У меня дедушка — генерал, — с гордостью произнесла Надинька.
— Генерал госбезопасности? — быстро спросил Егор.
— Не знаю, — Надя пожала плечами. — Знаю, что генерал, и всё. У него погоны золотые. Прямо настоящие золотые нитки!
— И что… дедушка тебя сам сюда отправил? — пробормотал мальчик. — Свою собственную внучку?
Надинька не ответила. Она не умела врать, а рассказывать про побег в кадетском рюкзаке ей не хотелось. Морковка искоса поглядела на Егора и вздохнула: такой симпатичный мальчик — и так обманывает… Или всё-таки ей показалось?
— И всё? — нахмурился мальчик. — Это всё, что ты хочешь передать в Москву?
Надинька кивнула.
— Понятно, — мальчик отвернулся. Надинька успела тщательно изучить его спину и затылок: нет, вроде ничего подозрительного. На рукаве, правда, какая-то ленточка жёлтая повязана, а в остальном — никаких следов спрятанного под мантией пистолета (Надинька видела в кино, как злодеи прячут пистолеты на спину под пиджак). Однако у Егора спина была как спина и затылок тоже довольно приличный.
Надинька чихнула и уже собралась было перебраться поближе к Касси, под нагретое одеяло, как вдруг — мальчик резко обернулся:
— Ну ладно, давайте начистоту. Я всё знаю. Знаю, зачем ты сюда приехала.
— Понятное дело, — Надинька глянула удивлённо. — Чтобы учиться на волшебницу!
— Не надо врать. Твой дедушка-генерал прислал тебя, чтобы встретиться и поговорить с русскими детдомовцами. Ведь так?
Надинька пожала плечами.
~ Ерунда какая-то. Мой дедушка вообще был… против того, чтобы я сюда ехала.
~ Я же просил, не надо врать! — мальчик нахмурился. — Мы все здесь — от смерти на волосок! Надо доверять друг другу, потому что только вместе мы сможем выжить. Пойми, я тебя не предам. Со мной можешь быть честной. Повторяю: я знаю, зачем ты приехала!
Он презрительно оскалился:
— А дедушке своему передай, что он — бездарность! Тоже мне спецслужба! Целый год не могут вытащить детей из этого ужасного замка… А ты знаешь, что эти волшебники с нами делали?
Он вскочил на ноги и сжал кулаки.
— Они пытали нас, понятно?! Они сутками держали нас в таких вот подземельях, без еды и питья! А три часа гипноза — разве это может вынести ребёнок?! А постоянные угрозы, запугивания!
Надинька вытаращила глаза: мальчик шагнул вперёд, волосы его растрепались.
— Целый год нас мучили, а поганое ФСБ не посмело даже нос сюда сунуть! Никто не смог нас вытащить отсюда! Теперь вот прислали каких-то детишек… Позорище. Вместо того чтобы устроить спецоперацию и разом освободить всех российских детдомовцев!
— Я не понимаю, — пробормотала Надинька. — Ты… они тебя мучали? Кто?
— Маги! Профессора! Лично Колфер Фост, будь он проклят! — выкрикнул мальчик. — Всех ненавижу! Поганые чекисты… почему они не освободили нас отсюда, почему?
Надя смотрела на Егора совершенно круглыми глазами. Сердце её сжалось от боли. Ей было жалко, смертельно жалко этого мальчика, которому приходилось… так сильно врать.
И дело даже не в том, что сейчас он назвался детдомовцем — позабыв, видимо, что недавно рассказывал про родного отца, который устроил его на учёбу в ПЮРЭ. На эту нестыковку Надинька как раз почти не обратила внимания. Зато она чувствовала враньё — как чувствуют холод из распахнутого холодильника. Она будто воочию видела густую, жирную ложь в каждом его жесте, в каждом движении глаз, в каждом взмахе тёмных ресниц. Слова, налепленные на клейкий обман, скользили в воздухе и ранили Надиньку своим наглым, безжалостным коварством.
— Он врёт… — прошептала Надинька.
Мальчик Егор, закрыв прыщавое лицо руками, полулежал на мокром матраце и тихо стонал. Кажется, он пытался плакать. Наконец, оторвав от лица ладони, произнёс:
— Прошу тебя, девочка. Передай своему дедушке, чтобы нас поскорее освободили отсюда. Я не могу больше терпеть. Я хочу… домой, в мою Россию.
— Ставро, паракало, то агори мае кани коройдо… канэ кати[39], — тихо сказала Касси на непонятном языке.
