испугался.
– Моя зажигалка?
– Кому вы ее дали?
– Одному моряку, вернее, он раньше в моря ходил… Живет здесь, на острове. Она же одноразовая была и уже кончалась, а он сказал, что переделает ее на многоразовую!
– Значит, подаренную вам вашей знакомой зажигалку вы отдали бывшему моряку по имени…
– Виестур Янсон!
– Очень хорошо. Теперь кое-что проясняется, – загадочно сказал Званцев. – Но это еще не все. Когда вы, находясь во втором часу ночи в гостях у вашей знакомой, выбегали во двор, вы дважды прошли через подъезд. Так?
– Ну, прошел.
– Не заметили ли вы в подъезде чего-нибудь странного?
– Мне было не до того, чтобы по сторонам глазеть.
– Почему?
– На мне под дубленкой только брюки были, ну и сапоги на ногах. А ночь была холодная.
– Тем не менее вы могли столкнуться с человеком, пробегавшим сквозь подъезд в сторону улицы.
– С человеком столкнулся, это было, а ничего подозрительного не заметил. Это я скорее был подозрительным – с кучей вещей в охапке.
– Это был мужчина или женщина?
– Мужик. Я еще изумился – вылитый Боярский.
– Очень хорошо, – ровным голосом сказал на это Званцев, – Вот и недостающее звено появилось.
Меня так возмутило обращение Бориса с моим подарком, что слух у меня временно отключился. То, что говорили Борис и Званцев, записывалось на какой-то внутренний магнитофон, но не воспринималось совершенно. Я от сердца отрываю французский брасматик – а он сплавляет мою зажигалку Висстуру!
– Вы можете быть свободны, – продолжал Званцев. – Считайте, что сделали этой ночью полезное дело. И дайте, пожалуйста, свой рабочий телефон. Надо оформить ваши показания в письменном виде. Думаю, что лучше будет позвонить вам и договориться о встрече, чем слать повестку на дом.
– Да уж конечно! – согласился Борис. – Мне дома дня полного счастья только вашей повестки недоставало.
Я между тем взяла себя в руки. Ну не стала окаянная зажигалка вещественным доказательством – тем лучше! Отнесу ее Светке и потребую остатки брасматика. И плевать я хотела на Бориса! Ведь поставила же я на нем точку? Еще тогда поставила! Так что же я сейчас расстраиваюсь! Не до того сейчас, не до того! Ведь пока я мокну в тине на манер аллигатора, мой женишок, Виестур, лысый и вылитый Боярский…
И магнитофонная лента в моей голове стремительно прокрутилась задом наперед!
Боженьки я на небе не обнаружила, зато зацепилась взглядом за кое-что почище. Наверху лестницы молча стояло привидение. Обыкновенное белое и туманное привидение.
Рука сама опустилась. Я громко ахнула.
Мужчины уставились на реку.
Я сразу же с головой ушла в соду, но дыхания не хватило. Я вынырнула, цапнула побольше воздуха и опять нырнула, выгребая под водой прочь от берега.
Когда я вынырнула во второй раз и взглянула, что там делается на берегу, те увидела такую картину.
Борис стоял столбом. Привидение медленно и, надо думать, бесшумно спускалось по лестнице. Званцев торопливо стягивал брюки. Рубашку он уже содрал с себя.
– Если из-за тебя, мерзавца, с ней хоть что-то случится, я тебя на том свете достану! – пообещал он Борису и в два прыжка достиг глубины.
Я поплыла к музею. Он – за мной. А плавал он здорово, и против течения шел куда быстрее меня.
– Ложитесь на спину, – приказал он, догнав, – я отбуксирую вас к беряу!
Легко сказать – ложитесь на спину! Этого я сделать никак не могла!
– Не лягу! Мне нельзя! – отгребая подальше, ответила я.
– Тогда поплывем к берегу. Я вас подстрахую.
– Не поплыву!
– Я вас сейчас силой на берег вытащу!
– Не вытащите!
– Вытащу! Еще не хватало, чтобы вы из-за какого-то, черт бы его побрал, чтобы вы из-за него, чтобы вы такое задумали!
Наверно, Званцев забыл сгоряча слово «утопиться». Но подталкивать меня к берегу он не забывал.
Сориентировавшись по мосткам, я попробовала поискать ногой дно – и нашла его. Вода была мне как раз по шею, Встал и Званцев. Сейчас, когда на мне не было каблукастых босоножек, я поняла, что он высокий.
– Если вы решили, что я из-за этого врунишки и труса вздумала утопиться, то я могу только поздравить ваше начальство с таким проницательным и сообразительным работником! – съязвила я. – Вы когда-нибудь видели, чтобы утопленницы так плавали?
– Откуда я знал, что вы рванете против течения? Когда женщина в вашем положении ночью барахтается в воде…
– …это может значить только одно: что днем ей как-то неловко всенародно демонстрировать свое пузо на пляже.
Званцев не нашел, что ответить.
– Все равно это странно, – сказал он наконец, – и я не успокоюсь, пока не увижу вас на берегу.
– А раз так, – объявила я, – то на берег мне совершенно не хочется! Буду сидеть в воде и размышлять о бренности всего земного.
– Ну, и я буду сидеть вместе с вами. – решил Званцев.
– А музей?
– Точно!
И он так качнулся ко мне, что я поняла – сей секунд он подхватит меня на руки – и увидит во всей красе!
– Ай! Не смейте! – взвизгнула я. – Если вы ко мне притронетесь, я вас укушу!
– Думаете, меня ни разу не кусали?
– Мало кусали. Ай! Не подходите ко мне, говорю! А то я действительно утоплюсь!
– Да вы что, с ума сошли?
Я мотнулась на глубину, он – за мной. И он действительно схватил меня на руки – там, где вода уже доставала ему до ключиц.
– Ну? Добились? – зловеще спросила я. – Чувствуете?
– Чувствую,
Но отпускать меня он не собирался.
– Вот… – сказала я. – А теперь пустите.
– Простите меня, пожалуйста.
– Чего уж там! Между прочим, я вас об этом предупреждала.
– Когда?
– Еще тогда, на дороге.
– Ей-богу, не помню.
– Зато я помню. Я вас этим – ничего, не шокировала?
– Да нет, не шокировали, У вас, женщин, есть такое маленькое хобби.
Я лишилась дара речи – ничего себе маленькое хобби! Было такое хобби в тринадцатом веке, когда навешивали искусственное пузо под названием «вульстенрок», когда беременность считалась модной, но ведь на дворе-то двадцатый!
– И вы что же – действительно принимаете это как должное?
– Вполне. Я просто знаю, что девчонки любят ночью залезать в воду без купальников. А вам, наверно,
